Александр Белов - Похищение Европы

Фотограф кивнул. Из левого глаза выкатилась крупная непрошеная слеза — будто в знак сожаления о нелегкой судьбе извращенца.

— Но ты не бойся, — издевался парень, — я никому об этом не скажу. Мы вообще люди вежливые и радушные. Любим гостей. Особенно — из Москвы… — Он вдруг резко сменил тему — Смотри-ка, какой у тебя красивый фотоаппарат. Наверное, получаются классные снимки?

Папарацци снова кивнул. Да и что ему оставалось делать? Снимки и впрямь получались классные.

— Прошу тебя… — умоляюще сказал парень. — Можно я проявлю твои пленки? Ладно? За свои деньги, ты не беспокойся… — Интонация была такой, что ему впору было молитвенно сложить ладони, но… Но в правой руке братка по-прежнему был «Макаров».

Пленки… Снимки, на которых Белов пожимал руку седоволосому, наверняка стоили немало. Но едва ли дороже, чем причинное место, которое дается раз в жизни.

«Пропади все пропадом», — подумал незадачливый папарацци.

Он вынул кассету из «Никона», бросил в пакет и протянул его братку. Парень для верности похлопал фотографа по карманам — убедился, что пленок больше не осталось. Стальной захват ослаб, «извращенец» смог наконец перевести дух.

— В 20.45 — рейс на Москву, — сказал парень. — Мне бы очень хотелось, чтобы ты летел этим рейсом. Я проверю твою фамилию в списке пассажиров, и если ее вдруг не окажется… Я расстроюсь. Не подводи меня, ладно?

— Да, — выдавил фотограф. — Я улечу…

— Вот видишь. Все вопросы можно решить по-хорошему, правда? — Браток повернулся на пятках и зашагал прочь.

Он обернулся всего один раз и погрозил «извращенцу» пальцем. На лице парня сияла широкая улыбка, но папарацци не обольщался: с той же самой улыбкой он мог разрезать его на куски… или бросить в море, привязав к ногам чугунную батарею. Одним словом, не стоило испытывать судьбу.

Корреспондент бросился к серой «мазде», завел двигатель и помчался в аэропорт, дав себе зарок впредь не появляться на Камчатке без особой нужды.

— Я все видела из окна, — с порога заявила Лайза. — Кто это был? Что это за человек? — Тут ее взгляд остановился на истерзанном Федоре. Лайза всплеснула руками и воскликнула: — Боже мой! Что он с тобой сделал?!

Лукин кряхтел и морщился, пока Ватсон обрабатывал ему синяки и ссадины. Заметив Лайзу, он приосанился и попытался убрать руку доктора от лица, но Вонсовский строго прикрикнул:

— Сиди тихо, юрод! — и Федор подчинился.

— Похоже, наш Фидель умудрился поссориться с местным уголовным авторитетом, — ответил за него Белов.

— Еще неизвестно, что бы с ним было, если бы Князь не узнал, что он — наш человек, — поддакнул Витек.

Лайза решительным шагом подошла к столу.

— Так. Я должна знать, что здесь происходит, — заявила она.

— Да, собственно говоря, мы все очень хотели бы это знать, — вставил Белов.

Взгляды присутствующих обратились к Лукину. Ватсон смочил в перекиси большой ватный тампон и смыл кровь с лица Федора.

— Рассказывай, — велел он. — Говорить-то ты можешь. Это у тебя всегда здорово получалось.

Федор поднял взор к потолку и перекрестился. Несколько секунд он беззвучно шевелил опухшими губами, потом опустил голову и огляделся: Белов, Витек, Лайза и Любочка не сводили с него глаз. Заинтересованность аудитории придала ему сил. Федор зачем-то потрогал свой мясистый нос, будто хотел убедиться в том, что он по-прежнему на месте, и начал свое повествование.

— Так вот, странники мои… — сказал он, — хочу поведать вам страшную тайну, к которой я пришел путем долгих умственных изысканий.

— Оно и видно, Сократ хренов, — пробурчал Витек, но Федор это не услышал.

— Дом сей — вертеп призраков. Пристанище темных сил, восставших из ада… — провозгласил Лукин.

— Восставших из зада? — задумчиво спросил Ватсон. — Ну-ну, это уже что-то из области проктологии.

Белов с Лайзой, несмотря на весь драматизм ситуации, с трудом сдерживали смех. Лукин всегда был не от мира сего, но никто даже представить себе не мог, что он ввяжется в серьезную потасовку.

— Когда я первый раз переступил порог особняка, сердце у меня было не на месте, — пробасил Федор и вдруг крикнул Ватсону тоненьким фальцетом: — Полегче, коновал! — Ватсон лишь пожал плечами. — Бедное сердце мое томилось и рвалось, оно словно говорило: «Зря ты оставил прибежище странников, осененное благодатью Нила Сорского, и прилетел сюда, в забытый Богом край, где огненные языки преисподней; рвутся из-под земли». Но я знал, что так; нужно для дела. В первую ночь я не сомкнул глаз ни на минуту…