– А помнишь, Яш, каких мы здесь сазанов по весне острогой долбили?,
– Еще бы! – откликнулся кум, поправляя сунутый за пазуху сверток – сырая газета разлезлась и что‑то мокрое норовило проскользнуть в спортивное трико. – Да шо ж ты там за еду набрал, шо она разбегается из пакета?
– Ты че, это ж огурцы соленые – с перчиком,укропом... Я там еще и две перчины положил.
– Одна из них уже у меня под резинкой трусов! – мрачно сообщил ему кум.
– Так выкинь ее!
– Раздавилась, падлюка! – через несколько шагов вновь послышался Яшкин голос, а затем: – Ой, ой‑ей‑ей! Мамочки, не могу уже!
– Ты чего?! – встревожился Гришка. Мешок за плечами не давал ему повернуться.
– Сок с этого перцу попал...ох!...на... – окончания фразы не последовало.
Гришка отмерил еще шагов пять и, не слыша кума, забеспокоился. Наконец, опустив мешок на землю, оглянулся. Кума сзади не было.
– Яша, ты где?
В темноте недалеко от него забурлило и, наконец, послышался голос кума:
– Где, где, в копанке, твою мать. Гребовы, гады, вырыли прям на дороге.
– Ну так вылазь, какого ты там застрял?
– Да к штанине какая‑то хреновина прицепилась! – Яшка уже вылез из ямы с водой и теперь распутывал проволоку, вцепившуюся в трико.– Гришка, ты гля, тут шо‑то в мешок замотано!
Кума взорвало.
– Да брось ты его к едреной матери – мероприятие на фиг загубишь! Тут полтора литра водки прокисает, голова трещит, а он тряпки всякие разглядывает!
– И то правда! – Яшка шваркнул перевязанный проволокой мешок на середину огорода Гребовых. – Пусть сами свое дерьмо убирают! Но закусь, Гриша, я утопил‑таки. Ничо, была бы водка, а к водке глотка...
До двора Алки‑вдовушки оставался переход в один огород, и они, сообща выкрутив Яшкины штаны, потопали к намеченной цели. Но знай кумовья, что находится внутри пакета, обмотанного старым мешком, послали бы подальше и Алку, и комбикорм, который перли на горбу... Так иногда Провидение‑Судьба подсовывает труженику‑пахарю добрячий груз золота килограммов эдак на пять, а он, повертев его в руках и не найдя другого применения, использует под гнет в бочке с квашеной капустой, не разглядев в куске грязного металла его благородного внутреннего содержания...
...Тетка Дуня спозаранку летела к своему двору – деревенское «Би‑Би‑Си» – баба бабе сказала – сработало безотказно. Открыв калитку, она сразу увидела деда Федора, склонившегося над столом, и, раскинув руки, посеменила к нему:
– Папа‑а‑а!!!
– Цыц!! Замри!! – дед Федор осторожно добулькал в чайную чашку «Амаретто», затем подтянул расписные штаны, такую же пижаму и только Потом шагнул к дочери, крепко обнял ее и расцеловал в обе щеки.
– Вот теперь гутен морген, Дуняха!
– Чего?! – тетя Дуня прервала лобызание и подозрительно уставилась на стол с бутылкой. – Никак допился, папаня?
– Да енто Лизуха моя так меня будит по утрам, когда кохве в кровать приносит! – объяснил дед и, проследив за ее взглядом, добавил: – А енто с утреца – для бодрости духу, так сказать. Омерзение у меня с утра от... ну... – он сделал в воздухе широкий круг рукой.
– Ага! – догадалась тетя Дуня. – Значит, наша Кубань после твоей занюханной Швеции тебе уже не нравится? Родину продал, старый кобель? – грозно рявкнула она.
– Дура ты, што ли, Дунька? Да омерзение – в смысле замерз я – с утреца‑то прохладно уже, вот и решил для сугреву... – Дед, вспомнив, видимо, что в чашку уже налито, переполовинил ее, и, враз повеселев, продолжал: – А ты игде его такой патриоткой стала? Не на хверме своей, случаем, митинги с бугаями проводишь?
– Та ну тебя! – тетке надоело пререкаться с ним, и она махнула рукой. – Пойду огурчиков свежих выберу гостям, а то покупатель на дом скоро заявится.
– Не хочешь, значит, здесь жить? – дед Федор задумчиво доцедил из чашки.
– Не хочу, пап! – тетка Дуня пошла на огород. Грязный ком, опутанный проволокой, она углядела сразу – он валялся как раз посреди ее любимой грядки с поздними огурчиками.
– Ироды! – всплеснула она руками. – Опять, небось, дохлого поросенка подбросили! – Все это могло относиться как к близ живущим соседям, так и ко всей станице в целом. Была у некоторых станичан дурная привычка – издохшую дворовую живность подбросить в огород соседа – до скотомогильника долго везти.
Проворно ухватившись за проволоку, она живо огляделась – не видит ли кто, и уже намеревалась залупить комок грязной мешковины в соседние камыши, когда та развернулась и изнутри выскользнул и шлепнулся вновь на грядки увесистый пластиковый пакет, крест‑накрест обмотанный «скотчем». Тут уже сыграло роль любопытство. Зашвырнув в камыши проволоку и тряпку, тетка ухватила яркий пакет и побежала во двор к деду, который уплетал виноград прямо с лозы над столом, перемежая его «Амаретто».
Читать дальше