Федор Зуев - Обреченные на месть

Выскочив на полупустую площадь у красавицы-церкви Пресвятой Богородицы, я заложил вираж и почти на всей скорости развернулся в обратном направлении. Проносясь мимо церкви и прибавляя скорость, я крикнул в открытое окно промелькнувшему изображению на иконе: «Господи, благослови! Да будет воля Твоя». Миновал первый плавный поворот и, выйдя из видимости стоящих на автобусной остановке людей, почти до пола вдавил педаль газа. Навстречу мне с не меньшей скоростью несся разъяренный «форд». Управляя машиной правой рукой, левой я взвел курки обеих стволов. Мы приближались друг к другу со скоростью метеоритов, сдерживаемых земным притяжением. Идя по встречной полосе, я прекрасно видел, как Тимерлан, высунув руку из открытого окна, целится в меня.

Чиркнув кремнем зажигалки, я бросил ее на пропитанную ветошь. Пламя опалило волосы на руке. До столкновения оставались секунды, и оно было неизбежно. В моем сознании промелькнул Павел, оставшийся калекой с поврежденным позвоночником. Мы выстрелили одновременно. Я — дуплетом из двух стволов сделанными мной медвежьими пулями в двигатель летящей навстречу машине. Тимерлан стрелял на поражение в лобовое стекло из черного «ТТ», подряд и уже не целясь. Может быть, от моих пуль или от того, что водитель, пытаясь уклониться от встречного удара, вывернул руль, «форд» резко вильнул влево на соседнюю полосу. В эти полторы секунды, распахнув свою дверь, я почти ласточкой выпрыгнул из машины в неглубокий придорожный кювет.

Последнее, что я ощутил в полете, был удар, как будто кайлом, в правое плечо. И одновременно с ударом о землю и потерей сознания я увидел, как мой серебристый «рав» врезался в буро-кровавый «форд», в дверь сидящего рядом с водилой Тимерлана. Потерявший ориентацию бык напоролся на рапиру толедского тореодора, мелькнуло у меня где-то в лабиринтах уходящего сознания. И недалеко от меня, с противоположной стороны дороги, у кромки леса вспыхнул гигантский костер, почти такой же, как в Нью-Йорке — так показалось моему уже угасающему сознанию…

…Кладбищенский художник по камню Иван Иваныч Меченый, неспешно ехавший за «эксплоером» на своем стареньком «фольксвагене», оказался невольным и единственным свидетелем произошедшей катастрофы. Он успел оттащить подальше от гигантского костра окровавленное и опаленное тело еще дышащего человека. Он же вызвал по своему сотовому телефону «скорую» из ближайшего Домодедова.

…Сознание ко мне вернулось только через сутки. Мое плечо было загипсовано. Оглядев пустые белые стены реанимационной палаты, я опять ушел в приятную, спасительную нирвану после введенного мне морфина ангелоподобной белоснежной медицинской сестрой. Еще через два дня она же сказала мне с сочувствием в голосе: «Больной, к вам пациент».

Вошедший человек поинтересовался:

— Как вы себя чувствуете?

— Тихо-тихо, — почему-то ответил я.

— Ну и ладушки, ну и хорошо.

Но через минуту он ушел, увидев, что я закрыл глаза.

Еще через день меня перевели в общую палату, и снова пришел этот человек в наброшенном на плечи белом халате и с желтой папочкой в руках.

Представившись оперуполномоченным уже известной мне организации, он без обиняков изрек:

— Ну что, богатенький ты наш Буратино, расскажи, как ты дошел до жизни такой? Вот тебе бумага и вечное перо.

С этими словами он извлек из папки пачку белоснежных листов бумаги и положил их на тумбочку, придавив сверху фирменной авторучкой, и удалился.

Взяв в левую руку вечное перо, я с трудом вывел: «…Я оказался случайным свидетелем, а затем и участником этой истории…»

14 декабря 2001 года я и сопровождающий меня куратор Петр Львович Черных прошли через «зеленый коридор» в аэропорту «Шереметьево-2» к стойке контроля документов и сдачи багажа.

За спиной остались длинные очереди вылетающих на ПМЖ разноликих странных пассажиров. Пейсатые ортодоксы чисто славянской наружности, баптиствующие украинские сектанты, отрицающие все и вся, вперемежку с брайтонской публикой неудавшихся аферистов-бизнесменов, возвращающихся с «разведки» русского рынка в нью-йоркский Бруклин. Да десятка три американских подозрительных «семейных пар», купивших по дешевке русских детей и вывозивших их, напуганных, ничего не понимающих по-английски и не ведающих, что летят в неизвестность…

На вопрос служащей Аэрофлота о моем багаже моментально отозвавшийся Петр Львович сообщил: