Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину

Опять потянула руку – избавиться от мертвой хватки. Не получилось.

– И не получится, – сказали сверху.

Я закрыла глаза. А толку? Открыла обратно.

Борька Липкин с иронической полуулыбкой спустился на площадку. Лохматый, как мочалка, но не сказать что сонный. Заглянул в мертвые глаза Турченко, в мои – полумертвые. Неторопливо исследовал площадку, всюду суя свой нос. Глянул с обрыва. Прищурившись, отыскал глазами зимовье и вроде как прикинул на глаз расстояние. В руках у него ничего не было.

– Т-ты без автомата? – спросила я. Он кивнул.

– Патроны кончились.

– А Невзгода где?

Он приподнял левый уголок губ, превращая ироничную полуулыбку в издевательскую насмешку.

– Борька, освободи меня! – Я отчаянно дернула рукой, но с прежним успехом. Он мельком глянул на мой «браслет». Даже не сострил.

– Позднее.

– Ты давно здесь? – выдавила я.

Он промолчал. Издевательская насмешка сделалась просто иезуитской.

– Понимаю, – сказала я. – Ты вышел из зимовья на тропу войны, когда мы переходили от сосны к утесу. Улучил момент. Прокрался вдоль скалы и все слышал. У тебя прекрасный слух.

Борька опять не ответил. Он сосредоточенно и планомерно делал свои дела. Ознакомившись с местностью, склонился над телом покойного и методично его обыскал, от брюк до куртки, и с довольным урчанием произвел на свет компактный черный пистолет (точно, догадалась я, парни, подстреленные у коптильни, были вооружены до упора; заодно с гранатами и автоматом Турченко забрал пистолет). Проверив обойму, дослал патрон в патронник. Мои волосы опять зашевелились. Но Борька не стал брать грех на душу. Поставив пистолет на предохранитель, он поочередно разжал коченеющие пальцы на моем запястье, после чего отошел под скалу и сел на камень. Теперь сверху он был невидимым. А я получила степень свободы. Маленькую.

– Потолкуем, Дашок? – Его глаза загадочно заблестели.

– Где Невзгода? – пошла я вопросом на вопрос. – Ты ее убил?

Он загадочно улыбнулся.

– Невзгода спит, нушкой не разбудишь. Зачем ее убивать? Я отсоединил магазин от ее автомата. Вернусь, приделаю на свой.

Стоит ли говорить, какое впечатление на меня произвело это зловещее «вернусь»?

Я подняла голову, распрямила спину (как будто на меня уже вешали табличку «Она убивала немецких солдат»).

– Это ты, – выдохнула я, – Борька. А ведь было мне видение – чувствовала я подобный финал, чекист ты хренов. Вот они – твои бесконечные отлучки из лагеря. В командировочки ездим, Борь? Неплохую «крышу» ты нашел. А скажи, Рахманов тоже в твою дудку дует? Ты его на компромате держишь или как? Вот и Боголюбов тебя раскусил – это ж элементарно: начальство под водочку встречается; напьются до кондиции и начинают по секрету всему свету жаловаться друг дружке на своих «личных» гэбэшников...

Борька молчал, давая мне выговориться. Наблюдал свысока и покручивал пистолетик на спусковой скобе.

– Что он требовал с тебя, Борька? Гнусно ругался, обещал развенчать перед строем? А тебе это некстати было, да? Ты же не знал, кто у нас в группе из конкурирующей фирмы? Хуже нет, конечно, он тебя узнает, а ты его – нет... А Усольцева за что? Подожди, не напрягайся. Ты с ним встретился случайно – после того как мы поругались и разбежались по тайге. Сообразили, что не сахар, вдвоем веселее, а главное, безопаснее. Кто из вас сжег мой спальник? Да тьфу на вас... А когда вышли к самолету, он и стал лишней пешкой в игре. Ты же не знал в ту минуту, что грузу ноги приделали?.. Я права, Борька? Где тебя отморозили, скажи? Ты же не кажешься последней сволочью.

Он перестал улыбаться.

– В некотором роде ты права. Я несовершенен. Еще говорить будешь?

– А что? – насторожилась я.

– Пора бы о деле перетереть. Ты как, подруга?

Душа моя сжалась под его взглядом.

– О каком?

– О твоем наследии.

Да уж, пора бы. Давненько мы что-то Родину не защищали.

Под утесом вдруг раздался какой-то звук. Вроде камушек упал. Или кто-то подошвой чиркнул. Борька мигом насторожился, вскинул голову. Рукоятка легла в руку, ствол устремился к небу. Мы замерли. Опять что-то чиркнуло на склоне. Он медленно поднялся, подошел к краю утеса. Ступил на край, вытянув шею, посмотрел вниз. Вроде бы взрослый опытный мужик, а дал себя провести как последний лох. Одиночный выстрел эхом отразился от скал. Стреляли сверху. Борьку развернуло на сто восемьдесят, пистолет выпал из руки, покатился по площадке, а сам он, смастерив удивленное лицо, рухнул вниз. И пока катился по крутому склону, дважды или трижды глухо вскрикнул...