Владимир Гриньков - Пирамида баксов

– Чушь! – сказал Мартынов и отмахнулся от меня так, словно я был каким-нибудь наваждением.

Но я не только не исчез, а даже проявил настойчивость. Я рассказал ему про Диму Парамонова, про финансовую пирамиду и про то, как нашего Илью Демина ошибочно приняли за проныру-репортера, охотящегося за жареными фактами.

– Но, значит, все-таки Демин их тревожил? – сказал Мартынов. – По логике вещей именно его должны были убрать?

– А убрали Парамонова, – гнул я свое. – С Деминым, наверное, быстро разобрались и выяснили, что никакой он не охотник за сенсациями, а всего лишь администратор съемочной группы, которая не имеет ни малейшего отношения к телевизионным расследованиям. Зато обнаружилась активность Дмитрия Парамонова, который во что бы то ни стало хотел затеять скандал с последующим разбирательством. Вот его и убрали – как источник шума и излишнего беспокойства. Сталинскими методами действуют ребята. Нет человека – нет проблемы.

Еще я рассказал Мартынову о кураторе Анны Косиновой, о чиновнике министерского уровня по фамилии Дзюба.

– Дзюба? – удивился Мартынов.

Кажется, сам того не ожидая, я преподнес ему второй сюрприз.

– Я же его знаю! – сказал Мартынов. – Серьезный дядька! Неужели он в такие игры играет?

Он покачал головой. Не ожидал. А я постепенно подводил его к мысли, которой уже успел заразиться сам.

– Мы думали, что это на Демина идет охота, – сказал я. – Что ревнивый муж специально нанял киллера, чтобы поквитаться с Ильей.

Я выразительно посмотрел на Мартынова.

– Ты к чему это клонишь? – спросил он.

– К тому, что ошибочка вышла, – сказал я. – Косинов не нанимал киллера. Он вообще тут ни при чем.

Это было мое собственное открытие. Плод работы пытливого ума. Предмет моей гордости. Чтобы Мартынову стало совсем уж понятно, о чем идет речь, я сказал:

– В общем, отпускать надо Косинова. Хватит ему на нарах париться.

И что Мартынов мне на это ответил?

– Ну что ты, Женя, – сказал он мне с такой мягкостью, будто я дитя неразумное. – После того, как ты мне про все эти страсти рассказал, настоящая работа только и начинается. Теперь мы с Косиновым можем не обсуждать разную чепуху вроде того героина, который то ли был, то ли его не было. Теперь мы с ним уже предметно поговорим, теперь у нас есть настоящая тема для обсуждения.

Проделывая каждодневно путь от дома до места работы, Миша Ветров непременно проходил через Патриаршие пруды. Немного не по пути, конечно, но он специально делал маленький крюк, чтобы пройтись вдоль пруда и посидеть на лавочке, если свободная найдется.

В этот день свободная лавочка была. Миша подошел к ней, постоял в задумчивости и сел. В воде отражались деревья. На противоположной стороне пруда красивая дама выгуливала собачку. А дальше, за дамой, совершенно не фиксируемый Мишиным взглядом, стоял припаркованный фургон. Оттуда мы снимали Мишу.

Миша любил это место, потому что здесь он из Миши Ветрова превращался в Мишеля Ветруа, молодого французского буржуа, присевшего отдохнуть где-нибудь в саду Тюильри. Достаточно было лишь закрыть глаза, чуточку расслабиться и вдохнуть полной грудью раскаленный воздух летнего города, в котором столько всего намешано, что по одним только запахам ни за что не определить, находишься ты в Москве, в Париже или вообще в Нью-Йорке каком-нибудь.

Два мужичка бомжеватого вида подошли и сели на противоположном конце занятой Ветровым скамейки. Он покосился на них, но только и всего. И в Париже есть бомжи, их там называют клошарами – Миша видел. Он прикрыл глаза, не оставляя мысли насладиться пятью минутами отдыха в Тюильри, и сквозь стремительно подступающую дремоту услышал, как один из мужичков сказал, явно блаженствуя:

– Хорошо!

То есть он совсем не это слово произнес, конечно, а равноценный по его разумению заменитель из скудного словаря бомжей, уголовников, малообразованных граждан и подростков, активно преодолевающих фазу полового созревания.

И второй мужичок тотчас же подтвердил:

– Хорошо!

Тем же самым словом, которое прежде прозвучало. Ну вроде как эхо вернулось.

– Приступим, что ли? – предложил первый.

– А что ж, – ответил второй, – давно пора.

Это я вам в переводе излагаю, потому что на самом деле мужички изъяснялись только матом да междометиями, что, впрочем, не мешало им превосходно понимать друг друга.

Ощутивший дискомфорт от подобного соседства, Мишель Ветруа, вполне возможно, хотел бы встать и уйти, но уйти ему не дали.