Владимир Гриньков - Пирамида баксов

– Зачем мы живем? Для чего? А смысла-то в жизни, оказывается, и нет. В конце концов каждый из нас самостоятельно делает это открытие, и для каждого это открытие – большое потрясение. И тогда уходит вера в лучшее. Каждый начинает как-то приспосабливаться. Иллюзий уже нет, остается одна только суровая проза жизни. Я бы жил с Марией – ну какие тут вопросы? Просто я обнаружил вдруг, что вот мечусь, вкалываю, что-то там выгадываю, а толку – ноль. А времени все меньше остается. Это как в последний вагон уходящего поезда вскочить. Успеешь – поедешь со всеми вместе. Не смог – так и останешься навсегда на этой забытой всеми станции со странным названием Нигде. Я хотел так, чтоб со всеми. Я Марии помог – немного деньгами, где-то советом. Она оценила. Могли бы жить. И что в этом плохого? Не всем же в нищете прозябать, кому-то надо и богатым женщинам счастье составлять.

Вот сейчас я его узнавал. Это был проныра Демин, чутким своим носом вовремя уловивший запах больших денег и даже к тем деньгам успевший присоседиться. И вот когда он уже встал в очередь за хорошей жизнью, кто-то подошел и сказал, что он тут не стоял. Обидно.

– Ты ошибаешься, Илья.

Я совсем на него не сердился и уж тем более не считал его скотиной, как он предполагал. Просто у каждого из нас свое представление о счастье. Мы все стремимся к счастью, но у каждого из нас своя собственная цель, и потому наши пути в конце концов расходятся.

– Ты ошибаешься, – повторил я. – Счастье есть. И смысл в жизни есть.

– Какой? – с вызовом спросил он.

– Мне трудно сформулировать, – честно признался я. – Вот я это чувствую, а словами сказать не могу. Как собака. Но когда-нибудь я эту чудесную формулу все-таки выведу, ты уж мне поверь.

Так получилось, что в Москву мы выехали только во второй половине дня. Солнце жарило немилосердно. Воздух дрожал над раскаленным асфальтом.

– А что же сейчас в Москве творится? – вздохнул Мартынов.

Очень скоро мы въехали в лес. Здесь было много тени и дышалось легче. За очередным поворотом обнаружился инспектор Гогоберидзе. Он как раз остановил какую-то машину и общался с водителем. В руках Гогоберидзе держал только что полученные от водителя свои законные десять рублей, из чего я заключил, что беседа подходит к концу.

Я притормозил.

– Здравствуйте, уважаемый!

Инспектор улыбнулся мне как родному. Если он стоит здесь, а не на трассе, следовательно, второй стакан водки им уже употреблен, а это значит, что с человеком можно разговаривать на вечные темы.

– Дорогой вы наш Гогоберидзе! – сказал я. – Как хорошо, что вы оказались на нашем пути! У нас тут возникла маленькая философская дискуссия, в которой без вас не обойтись. Вы ведь у нас представитель народа, плоть от плоти, так сказать, и ваш голос, дорогой вы наш Гогоберидзе, это и есть глас народа, истина в последней инстанции!

– Это ты хорошо сказал, – оценил Гогоберидзе. – За это я тебя уважаю. Так в чем проблема?

Он уже давно подружился с нами и теперь рвался нам помочь.

– А проблема в том, что мы никак не можем решить, есть ли смысл в жизни?

– Это как? – изумился Гогоберидзе.

– Ладно, Женька, поехали! – сказал мне раздосадованный Илья.

– Нет-нет, я хочу непременно знать! – отмахнулся я и снова обратился к инспектору: – Ну вот вы должны мне сказать: «Жить надо для того, чтобы…» А дальше объяснить мне, для чего жить нужно. Прямо по пунктам. А?

Гогоберидзе вращал глазами, изображая мыслительный процесс. Я уже хотел было поинтересоваться, не повторить ли мне свой вопрос, когда он до чего-то там додумался, встопорщил усы и произнес:

– Жить надо…

И замолк. Мы ждали продолжения фразы. Продолжения не было. Пауза затягивалась. Гогоберидзе молчал. Пели птицы. Прохладный свежий ветерок гулял меж деревьев. И небо было как-то по-особенному сегодня красиво.

Я засмеялся.

– Глупые мы люди! Ну ведь я же действительно знал! Только сформулировать не мог! Мы ждем от него продолжения. Как будто он только начало фразы произнес. Как будто после этих его слов идет многоточие. А там точка! Вы разве не поняли, что он уже все сказал?

Я посмотрел на своих спутников.

– Жить надо. Точка.

– Или восклицательный знак, – сказал Мартынов.

– А это уж кому как больше нравится.