Владимир Гриньков - Пирамида баксов

И я поплелся за Светкой следом. Я думал, что мы выйдем с нею в коридор и там поговорим, но она вывела меня сначала из дома, а потом и со двора. Мы пошли по дороге. Ни души. Деревня спала. То ли пережидала дневной зной, которого, кажется, сегодня не было вовсе, то ли здесь всегда такое сонное царство.

Идти мне, честно говоря, никуда не хотелось.

– Светлана, – сказал я, – ну что за выкрутасы!

Я злился на нее и крепился из последних сил. Она шла впереди, как будто так и надо. Это в ее характере. Если ей что-то втемяшится в голову, она сделает это обязательно. Даже если для этого мне придется протащиться за ней по жаре целых пять километров. Вон как вышагивает. Спинка прямая, ручкой делает отмашку – шпарит по асфальту с полным ощущением собственной правоты. А у меня она спросила?

– Светлана!

Будто не слышит.

Мы дошли до реки. Тут был мост. Дорога пробегала по нему и уходила вдаль – на протяжении ближайших нескольких километров я не видел впереди ни домов, ни людей, ни машин, ни вообще чего-нибудь такого, к чему можно было стремиться с такой одержимостью. На середине моста я остановился и зло сказал прямо в Светкину спину:

– Светлана, я дальше не пойду! Я не хочу!

– Хорошо, – неожиданно легко согласилась она. – Я пойду одна, пожалуй. Без тебя.

Она обернулась, и я вдруг увидел, что это не Светка вовсе, а Аня Косинова. Лицо белое, даже как будто с неестественной желтизной, и совершенно при этом неживое, а блузка на ней красная-красная, как на Елизавете Ивановне в тот раз в Кускове, но у блузки Елизаветы Ивановны цвет был от фабричной краски, а у Ани это кровь – а как же, я эту кровь видел, ведь убили сегодня Аню.

– Я пойду без тебя, – сказала мне убитая Аня.

Я рванулся и сел в кровати. Бред. Неспокойный сон. Сердце колотилось и выпрыгивало из груди. Рубашка мокрая – хоть выжимай. Черт побери, еще один такой сон – и я проснусь заикой. Или я уже заика?

– Все хорошо, – произнес я вслух. – Все просто отлично.

Не заика. И на том спасибо.

А за окном уже была ночь. Я даже не ожидал, что способен проспать столько. Поднялся, подошел к выключателю. Меня покачивало. То ли со сна, то ли от выпитого днем. Нет, чтобы от выпитого – это вряд ли. Ну не настолько же я пьяный был.

Когда зажегся свет, я обнаружил Мартынова ничком лежащим на кровати. Он похрапывал и разве что не пускал пузыри. Все-таки я переоценил нашу стойкость. Эк нас с ним расколбасило! А он еще говорил – показания на бумаге фиксировать. То-то мы с ним написали бы. Любо-дорого было бы читать.

Я распахнул дверь комнаты и обомлел. Там, за дверью, был такой хаос, будто по всему дому вдруг пронесся смерч, который расшвырял по полу в неимоверном беспорядке вещи – одежду, обувь, детские игрушки, продукты в упаковке и без, тетрадки, картонные коробки и множество другой всякой всячины, и только по странному стечению обстоятельств этот природный катаклизм почему-то обошел стороной комнату, в которой мы с Мартыновым спали.

По опыту своих коллег из группы, снимающей сюжеты из криминальной хроники, я знал, что, кроме смерча, может быть еще одна веская и даже более правдоподобная причина подобного разгрома. Ограбление. Обычно после ограбления все выглядит так же живописно.

Я пошел по галерее, стараясь ступать мимо разбросанных тут и там вещей, но это мне нечасто удавалось, и я порой производил немалый шум, но никто на этот шум не реагировал. Комнаты, мимо которых я шел, были пусты. Двери распахнуты, внутри столь же живописный беспорядок – и никого. Пугающее безлюдье. Где-то свет был включен, в некоторых комнатах царила темнота, но и там не было никого – я не видел этого, а угадывал.

Я перегнулся через перила и посмотрел вниз. Тот же беспорядок. И такое же безлюдье.

– Эй! – крикнул я и испугался собственного голоса.

Никого.

– Илья! – позвал я.

Демин не ответил. Что произошло здесь за то время, что я спал? Что такое страшное случилось? Я обернулся, раздумывая, не вернуться ли мне в нашу комнату и не разбудить ли Мартынова, но тут какой-то неясный шум раздался внизу, и я тотчас же о Мартынове забыл. Что-то я услышал. Что-то похожее на вздох. Или на стон.

Я стал торопливо спускаться по лестнице. Какой-то шарф или платок намотался на мой ботинок, я едва не упал, а после не без труда избавился от этой тряпки, причем делал это на ходу.

Следы разгрома были здесь не менее впечатляющи. Как монголо-татарская орда прошла.

– Эй! – позвал я. – Есть тут кто-нибудь?