Владимир Гриньков - Санитар

– У вас лучше, – сказал после паузы.

Михаил понял вдруг, что эта пауза означала – Костик вовсе и не из Москвы мог быть. Хотелось спросить, где тот живет, но что-то удерживало. Костик тем временем кефир допил, а батона кусок еще оставался, и он этот кусок рассматривал с сожалением – жалко было оставлять. Вздохнул, в сторону отложил.

– Восемь уже, – напомнил Михаил.

– Без трех, – поправил его Костик, даже не взглянув перед тем на часы, и это удивительно было, но опять ни о чем спросить Михаил не решился.

Костик из-за стола поднялся и потянулся с удовольствием.

– Папа нам для твоего номера машину другую выделил, – похвастался Михаил.

Костик ничего не ответил, словно не слышал, отвернулся к дивану, на котором стояла раскрытая сумка, и над сумкой той склонился, а через мгновение обернулся, и в его руках Михаил увидел автомат. Коротенький, весь угловатый какой-то, на брусок похожий. Даже два бруска – Костик их соединил одним движением, и получился автомат с рукояткой. Костик все делал размеренно и совсем не страшно, но все равно у Михаила в горле пересохло. Он и в лице, наверное, сейчас переменился, да только Костик на него не смотрел вовсе, своими мыслями занят был. Подумал, достал из сумки легкую куртку, надел.

– Едем? – предложил.

Михаил первым вышел из дома, сел в машину и в руль вцепился с ожесточенным выражением лица. Он нервничал неимоверно и не очень хорошо себя контролировал сейчас. Костик шумно сел на заднее сиденье, Михаил обернулся и увидел автомат, тот из-под куртки выглядывал. Костик его взгляд перехватил, куртку запахнул и засмеялся:

– Эй, ямщик, гони-ка к "Яру"!

Фраза какая-то известная, но Михаил никак не мог вспомнить, откуда она, мучительно не мог вспомнить, и так от собственного бессилия страдал, что лоб нахмурил до глубоких морщин. Включил первую передачу, сцепление бросил излишне резко, машина задергалась, трогаясь с места.

– Э-э, браток! – сказал с заднего сиденья Костик. – Плохо спал, да?

Он Мишино отражение в зеркале заднего вида рассматривал, но Михаил с ним взглядом встретиться почему-то боялся и таращился старательно на дорогу, будто дело не утром происходило, а вовсе даже наоборот, ночью глубокой, когда не видно ни зги.

– Ты спокойно поезжай!

Миша зубы сцепил.

– И не гони, – сказал Костик. – А не то встретимся с гаишником каким-нибудь. Плохая примета.

– Плохая? – переспросил Михаил и облизнул сухие губы.

– Ага, – подтвердил его пассажир. – Такая примета – к смерти.

Михаил в его отражение взглядом стрельнул, но так и не понял, всерьез ли тот говорит.

Теплый воздух вырвался через открытое окно. Михаил левую руку вдоль дверцы свесил, поймал ладонью упругий встречный ветерок.

– Пыльно у вас как-то, – сказал Костик.

– А у вас?

– У нас не так.

– "У нас" – это где? – решился Михаил.

– В Кобелях, – засмеялся Костик. – Ты за дорогой лучше следи, Штирлиц.

Михаил обиделся и больше ни о чем спрашивать не стал.

Подъехали к перекрестку, остановились.

– Двигатель не глуши, – сказал Костик, и сейчас его голос совсем иначе звучал, не так, как прежде.

Ни капли веселья в нем не было.

– Когда кортеж впереди появится, сразу трогай. Не гони, осторожненько веди. Мы напротив особняка должны оказаться в тот самый момент, когда тип этот из машины выйдет. Сможешь?

– Попробую, – произнес Михаил хрипло.

Ему сейчас хотелось оказаться далеко-далеко от этого места.

На территории пансионата Паша очутился впервые. Двухэтажный, из красного кирпича корпус. Аккуратные аллеи. Ажурные светильники – и ни одного разбитого.

– Он отдыхает здесь? – спросил Паша у шофера.

– Кто?

– Подбельский.

Шофер засмеялся:

– Отдыхает, да. Жизнь продлевает свою.

Таким тоном это произнес, что Паша в лицо собеседника всмотрелся, пытаясь в нем прочесть что-то, но шофер сразу же улыбку погасил под маской невозмутимости, будто и не он только что смеялся.

Машины в ряд выстроились у входа в корпус, охранники растянулись цепочкой и разглядывали, скучая, окрестности, но их кажущейся беззаботности Паша цену уже знал. Он сидел на заднем сиденье автомобиля и наблюдал за происходящим, никем не видимый.

Охрана Подбельского казалась крепкой монолитной стеной, в которой ни слабины, ни щели, все выверено, все продумано. Но были моменты, когда Паша чувствовал – вот оно, здесь непрочно, и можно к Подбельскому подобраться, особенно не рискуя, а в следующий миг сердце сжималось, и хотелось глаза закрыть и забыть о том, о чем думал всего секунду назад, – нет, не получится так, погорячился он – и так до следующего раза. Несуразности мелкие он уже начал замечать, человек со стороны этими возможностями нечаянными не мог бы воспользоваться, просто не знал о них, но отсюда, изнутри, Паша несуразности эти видел, запоминал и планы строил. Все еще очень зыбко было, ненадежно, но он знал, что надо ждать терпеливо – и все у него получится.