Эльмира Нетесова - Дикая стая

— Ну, и что теперь? Обязательно ли ложиться под него? Подумай, как о тебе сегодня говорят в поселке? Ты опозорилась, связавшись с ним. Тебя люди сторонятся из-за него. А ведь жили спокойно. Чего не хватало? Приключений?

— Юр, ты зря так давишь. Гоша нормальный, спокойный человек, — не выдержала Анна.

— А почему за ним весь поселок с оружием носится? И у всех одна мечта — убить инспектора! Это тоже за хорошие дела?

— Он же — рыбнадзорный инспектор!

— Сколько инспекторов рыбоохраны лично мне знакомы, и не счесть! Ни на одного не покушались, не пытались убить. Наоборот, дружат с ними, уважают их и охотно роднятся! Здесь же — как на волка! Скоро флажками дом обставят.

— Да будет тебе! У нас собаки нынче имеются. Они никого не пустят. За версту чужого чуют. Гоша тоже за нас, за дом опасался, а как собаки появились, успокоился.

— Где — собаки, где — люди? Кому нужно будет достать Гошу, собаки не помешают. Их ведь тоже косят пули. Чую, и твоему Гоше до воли не дожить. Слишком много знаю о вашем поселке. Нищета и безработица довели людей до отчаяния. Да и на переезд, на новое жилье и обустройство деньги нужны. А где их взять, если на хлеб насущный не имеют поселковые? Пока летел в самолете, всякого наслушался, — сказал Юрий.

— Ну, нам грех жаловаться. Свое хозяйство держим, без копейки не сидим. Продуктов и своих полно. Не сетуем. Нынче приоделись по-человечески, — говорила Анна.

— Этот хмырь помогает? Иль в иждивенцах обретается?

— Он еще и месяца не живет с нами. О чем говорим? Зато рыбой, икрой все бочки забиты. А с неделю назад целого оленя привез от лесника. Тот вырастил как дитенка, а поселковые убили. Сам лесник не смог бы есть того оленя. Шибко любил его, потому нам отдал. Ну, а поселковых три дня гонял с рогатиной, грозил всех запороть.

— Мне плевать на лесника! Скажи, Гоша сможет тебя содержать? Или сам на твою шею норовит?

— Пока нормально. Заботится, помогает, а как дальше, посмотрим…

— А ты не смотри! Продавай свою хибару вместе с хозяйством и давай в Питер? Купишь себе квартиру, устроишься на работу, найдешь нормального человека. Спокойно заживете в городе, в хороших условиях. Ну, разве мыслимо прозябать в таком захолустье?

— Да кто у меня здесь дом купит? Смеешься что ли? Или хозяйство тут приобретут? Ты посмотри на наших баб. Я сколько на свете живу, так и не смогла понять дураков. Наша пекариха Любка, сама с добрую корову, а воткнула себе в нос и в пупок иголки с бусинками. Пирсинг называется. Сказала, что это пик моды. Поверишь, за нею половина поселковых баб себе те пирсинги повдевали во все места. Я думала, что только дикие негры таким забавляются, да и то потому, что нет у них в джунглях бижутерии. Оказалось, они самые модные, что наши дуры пример с них берут. Знаешь, куда они те самые пирсинги вдели? Совестно сказать, но ты и так понял! Разве эти купят корову или кабанчика? Они не знают, где курицу щупать с яйцом она или нет. О чем ты говоришь, Юра, если бабки в шестьдесят лет волосы красят, одна — чернилами, другая — марганцовкой, третья — отваром от шелухи лука. Так они от перхоти избавляются. Она у них вместо мозгов появилась. Ну, куда таким хозяйство? И это у нас! А что творится в Питере? Ведь наши за пирсингами не ездили в Африку. Не в Москве им, бабам, татуировки ставили, а у вас. И ты хочешь, чтоб я переехала и жила в городе, видя тот бардак на каждом шагу? Да ни за что на свете! — распалилась Анна.

— Как же сына отпускаешь?

— Он умный! Устоит! На глупое его не потянет.

— Ань, ты заскорузла и огрубела здесь, иначе никогда не согласилась бы жить с поселенцем.

— Гоша, хоть и поселенец, но мужик. Сам за все берется, не сидит, сложа руки, и не брезгует никакой работой. Не то, что мой бывший! Кичился интеллигентным происхождением, а что за этим? Сплошная пустота. Алкашом он был, хоть и не отбывал на зоне, в семье от него толку не было. Не заимел он имени. До последнего дня никто из поселковых не считал его ни мужиком, ни человеком! Вызывали свистом из дома как собаку. Даже теперь вспомнить стыдно. Свадебное платье за бутылку отдал. А ты говоришь, что я фамилию опозорю, коли на Гошину перейду. Наоборот, очищусь, женой стану, если он не передумает и доживет, — умолкла баба.

— А ты вовсе не забитая и не затуканная, как я думал. Умеешь свое отстоять и зубами вцепиться в будущее. Умеешь думать, доказывать свое. Одно плохо, Ань, будущего у тебя здесь нет! С Гошей иль без него, сама видишь, умирает поселок. Районные власти потихоньку перебираются в Октябрьский. А вы что делать станете?