Эльмира Нетесова - Дикая стая

— Поешьте, ребята, да пора спать ложиться, — долетают до слуха слова Анны. — А ты чего грустишь? О чем задумался? — положила руку на плечо мужику.

— Думаю, кто на меня охотится? Откуда он узнал, что на заставу поеду? Стас знал, но о времени мы с ним не говорили. Выходит, не он вякнул, хотя мог трепануть, что я ему теперь до фени, и поселковые, понятное дело, запомнили. Поняли, за меня никого из них не возьмут за жопу, потому стремачить станут повсюду, — стал размышлять Гоша, но тут же подскочил к двери.

В два голоса залаяли в коридоре собаки. Обе стояли у двери и рвались во двор. Гошка едва открыл двери, овчарки мигом бросились к забору. Вот Дик перескочил его, за ним — Динка. Послышался топот убегающего, собачий яростный рык и следом за ним грязный мат, мужской крик и отчаянная мольба о помощи.

Корнеев поторопился отогнать собак, глянуть, кого они приловили. Но в темноте не разглядеть ничего.

Овчарки оседлали сбитого мужика и в клочья рвали с него одежду.

— Фу, Дик! Динка, фу! — крикнул поселенец, но собаки не послушались. — Фу! — рявкнул Гошка зверем.

Собаки, услышав этот рык, и сами испугались. Перестали рвать одежду, стояли молча рядом с мужиком, не давая ему встать.

Поселенец зажег спичку, глянул в лицо человека. Узнал сразу — старик Сазонов.

— Тебе что нужно, облезлый ишак? Чего по ночам таскаешься под чужими окнами? Меня стремачишь, гнилая холера?

— Зачем ты мне сдался? Видал бы на погосте такого соседа! На што тут объявился? Сколь годов жили тихо, нет, появился, всплыл как катях в заводи!

— Тебя, старый мудозвон, не спросил!

— Дай встать! Отгони своих псов! Всего ободрали и заголили. Как домой заявлюсь к бабке? — чуть не плакал дед.

— Какого хрена под окнами шарил? Что там посеял, висложопая мокрица? — орал Гошка, распаляясь.

— Не твово ума дело! — ответил старик скрипуче и сел на земле, прямо на дороге.

Пообвыкший в темноте поселенец, разглядев деда Сазонова, невольно рассмеялся. Тот был похож на пугало, изгнанное с огорода. Весь в обрывках и лоскутах, он пытался очиститься от грязи и пыли.

— Чего тебе в моем доме надо? — спросил Гошка.

— С каких пор он твоим сделался? Ты навовсе в другом месте жил, а тут — Аннушка, — удивленно поднял голову старый Сазонов.

— Жила одна с сыном, теперь и я с ними, — усмехался поселенец.

— Нешто приняла она такое говно? Уж краше было б одной бедовать, чем с таким дурковатым! — встал старик охая.

— Тебе что за печаль? Какое дело старому козлу с кем живет его соседка?

— Эх ты! Последнюю радость отнял у меня, — прислонился спиною к забору старик и сказал тихо, — ты сам — мужик, авось, поймешь, а коли до моих годов доживешь, то и вовсе уразумеешь, что нам, мужикам, не столь в постели баба нужна, важней глаза на ей порадовать. Особливо, ежли голиком хорошую бабу видишь. Какая это отрада для души! Будто сам помолодел. Я за Анной, пусть Бог простит, ежли это грех, много годов подсматриваю по окошкам. Понятно, что не всегда. Опосля того к своей старухе мужуком вертался! И никому про то не сознался, ты — первый! Сыны про то не ведали. Да и на што им? Энтим бабы вприглядку не надобны. Только в постели, потому кобели сущие, — вздохнул старик.

— Выходит, ты — анонист?

— Это чем обозвал меня? — не понял дед.

— На баб дрочишься? И это в такие годы! Старый ты обормот! Падла вонючая!

— Сам — говно! Ничего такого не делал я! А что смотрел на бабу, за то греха нет. Анна про то и не знала. Ни тебе меня совестить. Доживи до моих годов, сам таким будешь. Я своих ребят нормальными растил, а оне, оба, — что жеребцы. И хоть ты им в лоб поленом, уже не переделаются, — пожаловался дед.

— Ладно, ступай домой, старый лешак. И не ползай под нашими окнами. Неровен час попадешь собакам на зубы, не то одежу, самого в клочья разнесут. Кто тогда старуху твою порадует? Да и я не дозволю тебе топтаться здесь. Под горячую руку попадешь — шею наломаю. Не гляну на твои годы. Пора тебе, старому, успокоиться, забыть баб, да о душе вспомнить.

— Дурак ты, Гоша! Покуда мужик живой, всегда про баб должон помнить. Иначе и жить не стоит, коль

бабы глаза не радуют, — откашлялся старик и пошел вдоль забора к своему дому. По привычке, забыв о Гошке, повернулся к освещенному окну Анькиной спальни и остановился. Баба готовилась ко сну, Сазонов смотрел завороженно.

— Дед, собак отпущу, старый озорник! — свистнул Гошка.

Сазонов побежал домой, а Георгий вернулся во двор, плотно закрыв за собою калитку.