Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана

Шакал перестал дышать, услышав, как повернулся ключ в дверце машины. Узкий луч фонаря скользнул по сиденью, панели.

Он видел, как хозяин сел в машину, завел ее. Стал выезжать осторожно, чтобы не зацепить соседние машины. Потом развернулся. И вдруг затормозил, открыл боковое стекло, долго говорил с дежурным по горотделу оперативником. Давал указания. Наговорившись вдоволь, закурил. Включил передачу. И тихо поехал по улицам города.

Шакал понемногу, неслышно, вылезал из своего укрытия, распрямлялся. Пахан не хотел спешить. Он ждал, когда машина свернет в последний темный проулок. До него уже рукой подать. Семен сворачирает. И заметив, что перед домом снова нет света, злобно выругался:

— Ну, блядво! Доберусь до вас! — донеслось до фартовых неожиданное.

И тут же горло Семена перехватила рука Шакала:

— Кому грозишь, падла? Твоя вонючая шкура не стоила гавна из-под маэстро! Ты замокрил его! Получай! — воткнул нож без промаха. Кровь брызнула фонтаном на руку.

— Дергался гад! Дышать хотел! — вытер нож Шакал, остановив машину неподалеку от дома. Выключил фары, заглушил машину. И вместе с Глыбой вскоре растворился в темноте.

Всю эту ночь на Ростов сыпал снег. Плотный, пушистый. Машину обнаружили лишь утром. Искать убийц было бесполезно. Все следы и запахи замело и спеленало могильным холодом. Да и кого искать…

Капка ждала недолго. Минут через двадцать открыл дверь пахан, вымыл руки, бросив через плечо короткое:

— Линяем!

Задрыга тихо взвизгнула от радости. Она мигом оделась. Покидала в сумку горсть барахлишка и через десяток минут была уже на вокзале. А вскоре ехала в поезде, в уютном, теплом купе.

Капка понимала: после ненавистного для нее Ростова они поедут в Минск. Иначе быть не может. Ведь на ее немой вопрос сам Шакал кивнул головой и сказал короткое:

— Ажур!

Других вопросов она не задавала. Понимала — не время и не место. Шакал не доверял вагонам. Тем более купированным,

• а значит, в дороге ничего не расскажет. Зато кентам в Брянске со всеми подробностями. И Медведю… Кому из них раньше?

Глыба, завалившись на полку, безмятежно спал, похрапывая во сне. Он не умел бодрствовать, если не было дела и не находился в кабаке или у шмары. Там он сидел сложа руки. А в поездах, машинах и самолетах, едва успевая присесть, тут же спал… Коротал дорогу.

Утром они пересели в краснодарский поезд. Что-то почувствовал Шакал интуитивно. Едва их состав тронулся, выглянув в окно, увидела Задрыга, как ростовский поезд оцепила милиция. Она снова опоздала… А может, не Шакала, может, других искали продрогшие, злые опера.

Капка с восторгом смотрела на пахана, он ей казался самым лучшим и умным на земле.

Задрыга ждала, когда кенты расскажут ей, как они убрали милиционера. Она слышала от Шакала, что ожмурить Седого он не опоздает. А вот лягавого! Этот мужик крутой. Махается

кайфово! Здоров, как сто чертей. С ним не всякий законник

сладит. Потому его первым пришить надо.

Лягавого — менты стремачат. Его достать — тяжко! Седого — за рога выдернуть можно даже с погоста.

Шакал, конечно, не предполагал, что задержится из-за Семена на целых две недели. Но не думал, что Задрыга подведет. Знал бы, приморил бы с кентами. Там, в Брянске, Капке все знакомо. Да и Пижон с Тетей стремачили бы кентушку. Если б не Задрыгина болезнь, давно смотались бы из Ростова…

Девчонка смотрит из окна на унылые поля, присыпанные снегом, на мелькающие станции.

Ей хочется в Минск. К Мишке… Но возьмет ли пахан? Может, и откажется из-за случившегося в Ростове? Не захочет вязать себе руки. Но кто-то должен натаскивать ее, готовить в закон. И Задрыга смотрит на уснувшего Шакала. Спросить не решается.

Глубокой ночью, когда все пассажиры поезда спали непробудным сном, пахан рассказал Капке, как был ожмурен лягавый.

— Их за эти дни столько угроблено, что никому и в тыкву не стукнет искать мокрушников за Ростовом. Они не успевают закапывать лягашей. Их и на погосте достают. Верняк, и наших жмурят, — нахмурился так, что лоб глубокая складка прорезала. И Шакал заговорил, сдерживая ярость, сжимая кулаки.

— Мусора убрали Осу. На кладбище его угрохали. Вот это кент был! Мы с ним вместе в ходке были. Под Норильском! В Заполярье! В одном бараке приморились. У фартовых! Дышали кайфово! Бухали чуть не всякий день. Хамовка файная! Но тюряга есть тюряга! Бывало, на подсосе морились. Редко. И тогда я с Осой скентовался. Он даже чинарь не жилил. Хавать один не мог. Со всеми! Барахло теплое — не зажимал. И сфаловал я его на бега. Намылились в пургу смыться. Как только она взвилась, мы через склады, где «ежа» и слабый ветер рвал. Ну, проскользнули под низ. И, айда к поселку. До него восемь километров. А Оса — вприскочку хиляет. Тощий змей, хуже меня. Его, чуть порыв ветра сильней, уносит без усилий. Будто ему в задницу раскрытый зонт вставили. Я за него чуть не жевалками цепляюсь. А к утру в поселок прихиляли. Он его нюхом, как барбос, почуял, по дыму. Дома все начисто замело. С крышами и трубами. Где дух перевести и отогреться — не допру! Там тоже и лягавые, и стукачи имелись! Уж если хилять, так не съехавши, чтобы не влипнуть тут же, по обратному адресу.