Андрей Константинов - Выдумщик (Сочинитель-2)

— Пусти! Пусти… Ты… Ты что делаешь? Ты же обещал!

Андрей продолжал держать ее за талию и смотрел на упиравшуюся ему в грудь локтями Катерину честными и чистыми глазами:

— А ты поверила? Мне — журналюге?! Какая трагическая ошибка, Бог ты мой! И, кстати, я что обещал? Что буду вести себя хорошо… Так? А кто сказал, что я веду себя плохо?

— Я говорю, я! — Катя забавно пыхтела, но полностью освободиться от захвата Обнорского (в далеком прошлом мастера спорта по дзюдо) у нее никак не получалось. Наконец, отчаявшись, она перестала барахтаться и сказала уже абсолютно серьезно: — Пусти! Ты не понял, что там, в ресторане, я говорила абсолютно серьезно? Есть же, в конце концов, какие-то святые вещи!

— Есть, — согласился Серегин и разжал руки. С лица его мгновенно сошло блудливо-раздолбайское выражение — словно волной его смыло. Андрей жестко усмехнулся: — Конечно, я понял, что ты говорила в ресторане абсолютно серьезно… Я, кстати, тебя не перебивал, внимательно слушал. А теперь послушай и ты меня, я тоже хочу серьезно высказаться — в том числе и насчет святых вещей!

Обнорский тона не повышал, говорил глухо, но с каждым словом его голос словно густел, наливался силой:

— Ты напрасно считаешь, что мне неведомы горе и горечь утрат! И я очень хорошо знаю, что такое боль и скорбь по тем, кто ушел и кто был дорог. Поэтому я никогда — слышишь! — никогда даже представить себе не мог, как глумиться над чужим горем, оскорблять память чужих мертвецов. Слишком мне дорога память о моих… Вот только в юродство и кликушество впадать не надо, не надо самоистязаниями заниматься! Мертвым это не поможет… Живые обязаны продолжать жить и хранить память — только она не должна перерастать в постоянную скорбь, иначе и с самой памятью может что-то случиться… Это как с излишней скромностью — от нее всего один только шаг до греха гордыни: уж такой я хороший, уж такой скромный, сам на себя налюбоваться не могу! Олег и Серега… Они погибли, как мужчины, в бою, защищая друг друга и тебя — женщину, которая была им очень дорога… Не каждому выпадает такая достойная смерть — и вранье это, что мертвым все равно, как они умерли… Умереть можно по-человечески, а можно и по-скотски… Те, которые по-скотски уходят, они и после смерти скотами остаются… Олег и Сергей умерли для того, чтобы ты жила! Жила, понимаешь?! Жила, а не горевала вечно, постепенно угасая в своей скорби — а иначе получается, что их жертва напрасной была! Память должна оставаться — должна оставаться и боль, потому что мы люди! Но именно потому, что мы люди, мы должны чувствовать жизнь во всех ее проявлениях, а не бежать от нее! Потому что именно бегством от жизни мы можем оскорбить тех, кто пожертвовал собой ради нас… Я сам далеко не сразу это понял — но понял в конце концов! Олег, Сергей, старик Кораблев… Почему ты считаешь, что надругаешься над их памятью, если будешь с нормальным человеком? Олега я почти не помнил, хотя Серега говорил, что когда-то, еще на первом курсе, знакомил нас, Кораблева я тоже не знал… А вот с Челищевым мы были знакомы неплохо — и уверен, что если он сейчас видит нас, то никак не осуждает… Блядством не надо заниматься на могилах — с этим я согласен… Но когда нормальная женщина ложится в постель с нормальным мужиком — скажи, что в этом грязного? Что плохого в том, если они поделятся теплом и попытаются поддержать друг друга?

Катя неотрывно смотрела в горящие глаза Обнорского, они словно гипнотизировали ее… Когда Андрей замолчал и полез в карман за сигаретами, она глубоко вздохнула и подрагивающим голосом спросила:

— А ты уверен в том, что ты — нормальный? Не слишком ли ты о себе высокого мнения?

Глаза у Андрея помягчели, потеплели, заискрились лукавинкой:

— Ну, я, конечно, не эталон, но и не самый конченый урод, это уж точно… А у нас в России многие приличные бабы с та-акими «отморозками» живут, по сравнению с которыми я вполне даже ничего… Хотя, конечно, на вкус и цвет — товарищей нет…

— Вот именно! — ядовито заметила Катерина и не очень убедительно добавила: — Может быть, ты как раз не в моем вкусе?

— Ничего, — сказал Обнорский, шагнув к ней и осторожно, медленно и бережно, обняв за талию. — Стерпится-слюбится…

Андрей начал тихонько целовать ее лицо — Катя заторможено уворачивалась, но локтями в грудь уже не упиралась… Когда губы Обнорского нашли ее рот, Катерина вздрогнула, запрокинула лицо и неуверенно, словно боясь саму себя, ответила ему на поцелуй… Серегина заколотило — и она, почувствовав его дрожь, осторожно погладила его рукой по затылку… Постепенно их поцелуи становились все крепче и крепче, они оба уже задыхались, но оторваться друг от друга не могли… Андрей начал онемевшими пальцами расстегивать пуговицы на Катиной блузке — она застонала и сделала последнюю попытку остановиться: