Эльмира Нетесова - Выскочка из отморозков

Тот мигом развернул его:

— Хлеб! Мамка! Спасибо тебе! Уже неделю в глаза жратвы не видели. Озверели. Ты не злись на меня. Я тоже не в лесу родился. А вот вишь, фраера довели! — Потекли слюни по уголкам рта. Мужик ел хлеб с маслом, рыча и постанывая. Дрожали лицо и пальцы. Он ел торопливо, боясь, чтоб этот хлеб не оказался сном. Человек облизал бумагу, свои пальцы. Окинул взглядом пустые руки бабки и Борьки. До земли поклонился Степановне и, поблагодарив, укатился туда, откуда появился.

— Зачем ты все ему отдала? — упрекнул Борис.

— Мы с тобой поедим, а вот ему повезет ли? Кто знает, когда в другой раз поест?

— Но ведь он здесь не один…

— Э-э, детка, нынче, как и всегда за свой кусок, человек человека удавить готов. А все от того, что боится завтра остаться голодным.

— Бабуль, ты много говорила о себе, но никогда не вспоминала тех, кто кормил тебя.

— Каждый день молюсь ему! — подняла глаза к небу.

Данилу они увидели, не войдя в зимовье. Борис

позавидовал ловкости, с какой этот пожилой мужик рубил дрова. Он оглянулся на них, выпрямился, узнал бабку:

— Степановна! Ты ли ко мне пожаловала? Ну, проходи, голубушка! Садись рядышком. А этот кто будет? Твой внук? Борис? Вот и славно. Иди сюда! Покуда мы со Степановной поговорим, дай мне передышку, поруби дрова! — то ли приказал, а может, попросил Данила.

Парень взял топор. Сколько лет не держал его в руках. А ведь тогда, приехав к бабке, всему научился. Размахнулся, и разлетелось полено пополам. Еще взмах!

Словно и не уезжал из деревни! Растет куча дров, поет топор, щелкая поленья, те, охнув, разлетаются по сторонам.

Раз! — и нет полена, только чурки лежат на земле.

Раз! — содрал куртку с плеч. И не заметил, как до пояса промокла от пота рубашка. А старики все говорят, словно забыли о Борисе. Тому уже с десяток поленьев дорубить осталось, да пить уж очень захотелось.

Вот тут Данила о Борисе вспомнил. Глянул и руками развел:

— А ты шустрый малец! Гля, как быстро управился. Не бездельник! Руки мужицкие. Такому грех не подмочь. А ну давай сюда, к нам поближе. Дай разгляжу, все ль верно, что врачи про тебя набрехали. С виду не похоже, — заглянул в глаза, посмотрел ногти. И, указав на муравьиную кучу, велел: — Помочись на лопух. А потом сорви его и положи возле муравейника. Там поглядим. Эти врачи не ошибаются…

Едва Борька положил лопух, дед торопливо подошел и внимательно наблюдал, как муравьи заползают на лопух. На нем уже ни одного зеленого пятна не осталось. Все скрыли козявки. И дед озадаченно качал головой.

— Это как же сумела жизнь так обидеть тебя? — пожалел парнишку и добавил: — Есть в ем та хворь! Крепко сидит и давно. Она обычно у пожилых, серед зэков бывает. Не щадит военных, всех, кому жизнь нервы измотала. А с ними и силы, — задумался лесник.

— Ну, вылечить его можно? — спросила бабка.

— Припоздали малость. Года на четыре раньше надо было, когда в пацанах был, нынче мужиком становится. Болезнь сразу не поддастся. Да и неизвестно, справлюсь ли с ней?

— Врачи вообще не берутся лечить его, — опустила бабка голову, добавив: — Сказывают, что это неизлечимо…

— Хочь ты их дурь не повторяй. Дай подумать мне. Давно уж с сахаром не приходили. Все больше раковых, чахотошных, венерических и наркоманов приводят теперь ко мне.

— Лечишь всех?

— Многим отказал. Двоих ребят от конопляной выходил. Больше не взялся. Эти чудом выжили. Я заговор со свечкой и святой водой над ними читаю, а их в черный обруч крутит, в крике заходятся. Ко мне зэки сбежались с делянки, думали, режу кого-то живьем. Пока с их глумное вытащил, сам чуть жив остался! — признался старик и, проведя шершавой рукой по голове Борьки, сказал: — Этому край как помочь надо! Ты, Степановна, через пару недель навести нас. Там и узнаешь, как дела идут. Ранее не заявляйся. И с собой никого не тащи. Пусть он в тиши, покое побудет. Ему это ой как надо.

После ухода Степановны дед Данила посадил Борьку напротив, расспросил, где, когда и с кем жил. Долго качал головой и укорял кого-то шепотом.

В этот же день, перед закатом солнца, Данила усадил Бориса у икон, долго читал молитвы, кропил святой водой, обносил парнишку свечой. Тот старался сидеть ровно, но его неумолимо тянуло в сон. Он сам себя щипал, старался сосредоточиться, но Ничего не получалось. Голова клонилась на плечо, руки и ноги разъезжались, не желая слушаться хозяина. Казалось, еще немного, и Борька упадет. Но Данила, словно во сне, бережно поднял, уложил на койку, совсем рядом. Укрыл его чем-то легким, теплым, а сам вышел из дома. Парнишка смотрел в потолок. На его сумрачном фоне ему виделись строгие лики святых, а в центре сверкающее изображение Господа. Ему так хотелось запомнить это видение, но сон закрыл глаза, унес далеко от этого дома, в город, туда, где взрослела на пригородной улице недавняя стайка пацанов.