Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

Кузьму, едва он подскочил, откинули к стене, как пособника. Двери в столовую открыли настежь. На шум толпа сбежалась.

— Не брала я этого! — выла повариха, заламывая руки.

— Из твоей сумки вытащили! Мы все это видели! И на суде подтвердим, как один. Помнишь, ты рабочий контроль вызывала? Сама — сука! — пытался кто-то из мужиков достать лицо Катерины, та защищалась.

— Геть ворюгу из столовой! Взашей банду жуликов! — срывали одежду с Катерины нахальные мужичьи руки.

— Ишь, сколько жиру набралась на наших шеях! — дергали, щипали ее тело — дрожащее, потное.

— Отвали! — орал Кузьма, вырываясь из рук, заломивших его собственные руки чуть ли не к затылку.

— Бей гадов, чтоб другим в науку было!

— Гони их по улице, братва, как псов бешеных!

— Не дозволим воровать у себя всяким проходимцам! — орала толпа. Кузьму под шумок безнаказанно терзали поселковые алкаши. Пользуясь тем, что руки мужика успели связать и сваленный на пол он не может отбиться от кучи пьяниц, били кодлой, вымещая на нем все свои обиды и претензии. Когда еще такой случай представится?

Оперативники, войдя в столовую, не спешили остановить расправу, разогнать толпу.

Они расспрашивали понятых, составляли протокол. И даже не оглядывались на свирепствующую толпу, глумившуюся над Катериной.

— В куски ее, блядищу, порвать надо, ишь, тендер нагуляла! Тут и моя получка имеется, — гнусил прыщавый алкаш, вцепившись в бабью задницу.

— А буфера какие! С мою голову! — примерялся к поварихе здоровенный рыжий детина, силясь разодрать сцепленные ноги бабы.

— Господи, помоги! — взвыла Катерина на всю столовую, почувствовав, как быстро тают ее силы, а свора лишь входит в азарт.

— Мы сами управимся! — открыл гнилозубый вонючий рот прыщавый ханыга и расстегнул штаны.

Кузьма отбивался ногами и головой. От ударов, сыпавшихся на него, темнело в глазах.

«Где Катерина? Что с нею?» — не мог увидеть женщину. И, услышав ее вопль, прогнулся, вывернулся, стальною пружиной вскочил. Веревки лопнули. Оставив на руках кровавый след. Кузьма был страшен. Лицо перекосило, глаза горели безумным огнем. Забыв обо всём, он ринулся на обидчиков. Удар… Изо рта алкаша кроваво вывернулась челюсть. Он упал у стены с диким криком.

Удар… Нет глаза у рыжего детины.

Удар… Прыщавый алкаш захлебывается кровью, схватился за печень. Удар… Посыпались бисером зубы на грязный пол, и алкаш свалился под ноги понятых.

Удар… Беспомощно повисла голова пьянчуги, требовавшего смерти Катерины. Удар… И занесенная рука, хрустнув в локте, повисла плетью. Ханыга вмиг протрезвел:

— Мать твою! А как теперь налить себе смогу? — спросил неведомо кого. Орава мужиков пытается осадить, схватить Огрызка, но чем больше их, тем сильнее и чаще сыпятся точно поставленные удары, тем гуще и громче стон. Вон и Самойлов отлетел под стол, глаза закатил. Не то что кричать, дышать не может. Больно. За пах обеими руками держится. Весь посинел… Понятым не до бумаг. Испугались. Кузьма уже в полушаге. Вон как всех крошит. И им не миновать. Защититься? Но как? Огрызок каждого достает. Даже бульдозериста, самого громадного мужика поселка, одним ударом свернул в штопор.

Оперативники к Кузьме бросились. С наручниками. Оба отлетели. Зубами в стену.

Поздно спохватились, упустили свой момент. Теперь самим бы отдышаться. А в Кузьму словно бес вселился. Удары сыплет направо и налево. Никого не обходя вниманием, каждого награждая.

Поредела, поутихла приисковая кодла. Уж не до драки, скорей бы ноги унести из столовой, покуда живы. Да как проскользнуть, как сбежать? Ведь вон Кузьма! Пена изо рта его бежит. Повисла клочьями на подбородке. Сбесился! Кой теперь с него спрос? Хоть убьет иль покалечит, едино ему все… Его уже никто не остановит, не угомонит, никого живым отсюда не выпустит, хоть на колени перед ним упади.

Катерина, зажавшись в угол, с ужасом смотрит на Кузьму. Не то что остановить его, дышать громко боится. Плачет баба, дрожа не телом, сердцем своим. И вдруг вспомнила, выскочила из столовой… Чубчик бежал по улице, не оглядываясь по сторонам. Вихрем влетел в столовую.

— Кончай, кент! — встал перед Кузьмой. Тот онемело, невидяще уставился на Сашку. Лицо исказила жуткая гримаса боли и горя.

— Огрызок! Стопорись, падла! Вяжи махаться! — заорал Чубчик, и Кузьма услышал.

Он уронил окровавленные руки. Огляделся по сторонам, словно ища кого-то.

— Дома Катерина. Тебя ждет, — Сашка взял тихо за плечо и повел к выходу из столовой.