Эльмира Нетесова - Пасынки фортуны

В другой раз вылил в чайник полную бутылку касторки, украденной в медпункте. И шпана, усевшись вечером у стола, спокойно выпила чай, не подозревая о подвохе.

Блатные вечером всегда веселились. Кого-то трамбовали, чифирили, играли в карты. И в этот раз решили сыграть- в рамса на новичка. Но… Подвели животы. А вскоре на параше тесно стало. Не хватало места всем желающим. Кто-то, не дождавшись, срать стал на засидевшихся. Выскакивали за дверь. Другие от параши на шаг не отходили. Едва дождались утра. Иные всю ночь не спали. В больничку к врачу скопом заявились. Тот и проговорился о пропаже касторки. Блатные смекнули. Обшмонали всю шконку Кузьмы. Забыв, что вор улик не оставляет, все же пригрозили утопить в параше. Но Кузьма не стал дожидаться выполнения обещанного и слинял на чердак, где обосновался окончательно. Еще не забыли блатные о касторке, не перестали болеть их животы, Огрызок уже придумывал новую месть.

То тертое стекло сыпал на матрацы, то, дождавшись, когда все уснут, открывал в лютую стужу двери барака настежь.

Порою его искали по всей зоне, чтобы избить за очередную пакость. Но никто из блатарей и предположить не мог, что окопался Огрызок неподалеку — над самой головой. Сознайся он сам, ему бы не поверили. В такую стужу даже в бараке выжить мудрено.

А Кузьма спал у самой печной трубы, хранившей тепло до утра. Обняв ее как шмару, Кузьма любил трубу за то, что все тепло свое до последней капли она отдавала ему одному.

Огрызок хорошо слышал каждый разговор в бараке и никогда не появлялся в нем, если ему грозила неприятность. Он был не просто осмотрительным, а и подлым, коварным до удивления мужиком.

Вот так однажды устроил он пытку всему бараку: в суровейшую пургу заткнул печную трубу старым тряпьем, закрыл изнутри дверь чердака, а сам вылез через отдушину, которую пробил для себя заранее.

Зэки утром затопили печь, чтобы хоть немного согреться, размять онемевшие от холода ноги и руки. Но не тут-то было…

Из печки повалил такой дым, что блатных, словно ветром сдуло из барака. До ночи откашляться не могли. И вытащив тряпье из трубы, долго недоумевали, как оно туда попало. Огрызка не заподозрили, он спал в ту ночь в бараке.

В другой раз, разыскав возле оперчасти пустую бутылку из-под шампанского, заткнул ею дыру в стене над головой бугра. Горло бутылки наружу выставил. И ждал пургу.

В тот вечер блатные избили до полусмерти проигравшегося майданщика. И когда охрана унесла его в больничку, решили сыграть на душу стопорилы. А тут внезапно вой послышался. Протяжный, долгий, со стоном и плачем. Бугор оглянулся. На нарах никто не спал. Но вой услышали все. Он шел откуда-то сверху и был похож на предсмертные стенанья.

Зэки всполошились. Удивлялся и Огрызок, хотя прекрасно знал, откуда этот стон… Начиналась пурга. Кузьма ждал, когда она наберет силу. Вот тогда в бараке не усидеть.

— Небось майданщик, падла, душу посеял. Вот и базлает теперь волком, — вздрагивал пахан.

А пурга будто подслушала. И взвыла диким зверем за стенами барака. Будто не один, а целая стая волков окружила барак — ждет, когда откроется дверь и можно будет броситься на добычу.

— Хреново, что зверюги к нам возникли. Жмура чуют. Не одного. Эти же хрена — не нарисуются, — вздрагивал пахан спиной, вытирая вспотевший лоб.

— Их бы охрана замокрила, — не согласился Огрызок.

— Охране забить на нас! Дрыхнут, как паскуды! Хоть всех нас в клочья разнесут, никто не покажется, — сплюнул пахан.

— Собаки брех бы подняли…

— Коль их самих из шкур не вытрясли. Они кто? Мы их ссым! Пред волком

— псина, что сявка перед паханом, — вскинулся бугор на миг, но тут же сник, услышав новые рулады.

— Ну! Мать твою! Заглохни! — закричал бугор, надеясь, что зверюги за бараком, услышав его рык, испугаются и замолчат. Но не тут-то было… Новые всхлипы перекрыли голос и повисли над головами зэков сплошным наказанием.

— Кенты! А ну! Шустрей! Откиньте зверюг от хазы! — потребовал бугор.

— Ты что? Съехал? С голыми граблями на зверя? Хиляй сам! Ты ж бугор! Проведи разборку за хазой! Тебя они должны ссать! Глядишь, слиняют.

— Кишка слаба у нашего бугра с волками ботать! Они с ним свою разборку учинят! Оторвут к едреной матери все на свете! Скажут, что таким был! — осмелел на свою голову стопорило.

Бугор встал, багровея лицом. И, не накинув на плечи телогрейку, вышел из барака с голыми руками. Обошел его вокруг. Не встретив никого, вернулся на свою шконку. Через минуту предложил сыграть в очко на голову стопорилы. Когда тот был проигран, бугор велел не убивать его, а выкинуть на всю ночь из барака — в пургу, чтоб вместо шестерки стремачил блатной барак от всяких неприятностей и сыскал бы того, кто воет за стеной, выворачивая душу наизнанку.