Эльмира Нетесова - Подкидыш

— Не суетись! Помоги снять носок! — потребовала Валентина Ивановна. И осторожно ощупала сустав ноги.

— Ничего страшного. Вывих! Придержи Сережку. Чтоб не лягнул меня. А ты, мой милый, потерпи. Сейчас будет больно. Но после этого все пройдет, — ухватилась за стопу цепко. И… Дернула на себя изо всех сил.

У Сережки перед глазами черные круги поплыли. Он прокусил губу до крови, но не заорал. В суставе что-то щелкнуло. Боль отпускала. Но опухоль и краснота еще держались.

— До утра лежи. Не вставай. Чтобы сустав не деформировался. Пусть все успокоится. И компресс не снимай. Договорились? — глянула в глаза.

— Ладно, — едва разжал зубы.

Валентина Ивановна не спешила покинуть лежанку. Положив компресс на ногу, легла рядом.

— Сережка, как ты? Нога ноет? — спросила тихо.

— А все равно ты дерьмо! — отвернулся мальчишка от женщины, не пожелав отвечать на вопрос.

— Мужланом растешь, а не мужчиной, — обиделась Валентина Ивановна.

— Какой есть! Зато ни перед кем хвостом не кручу. Вы же совсем другая. А здесь прикидываетесь хорошей. Только не хватит вас надолго. Сорвется маска. И все увидят, какая вы есть на самом деле!

— Эх, Серега! Может, как раз здесь стала я сама собой. И легко мне тут и просто. Все и все понятны, как на ладони. А вот в городе… Будто на другой планете… Почтальонка пенсию принесла — плати. Иначе, в другой раз, замурыжит. Или совсем забудет.

— А у вас в Евпатории не так было?

— Даже хуже! Но ведь обидно. А что, если все так будут?

— Оно давно уже повелось вот так! Без выгоды никто ничего не сделает. Вон, в вашем подъезде Валерка живет. У его отца импортуля, «Пежо». Так он ее моет, а с отца за это деньги берет. Мать в магазин послала или бабка — в аптеку, тоже не задарма. За все платят наличкой.

У Валентины Ивановны глаза округлились.

— А если у Валерки штаны порвутся? Тогда как? Или питается он тоже за свои?

— Сейчас! Он еще учится! Но уже теперь отцу сказал, чтоб тот к окончанию школы «Мерседес» ему купил. Тот ему «девятку» предлагал новую. Валерка не согласился. А «бабки» с него каждый день снимает.

— Зачем ему деньги, если он в семье, на всем готовом живет?

— Во дает! Да нынче всякий сопляк знает, зачем деньги нужны! На жвачки, на курево, на кайф, на баб, — осекся Сергей.

— Что? На курево и на женщин? Ты же говоришь, что в школе учится?

— Ну и что? Я не о нем, о деньгах! Были б они, а куда их деть, любой найдет! Так я к тому, что даром теперь ничего не делают. Бесплатно только покойники на погосте канают. Остальное за башли.

— Что ты хочешь этим сказать? Я тебе должна?

— Сегодня рассчиталась, — буркнул Сергей.

— Ну и нахал! А я-то думала, что ты и впрямь хороший пацан. Переживала за все, что было между нами в городе. А ты…

— Здесь у меня — родные. Все мои. А вы — чужая!

— Они меня считают родной. Если так, то почему я тебе чужая?

— Они, это они! А я к вам ничего родного не имею.

— Но им ты тоже чужой!

— Нет! Это мои! Все родные. Они за меня любому башку свернут.

— А мне не надо ее сворачивать. Думаю, она еще пригодится. И с тобою сдружимся.

— Никогда! — подскочил Сергей и чуть не спрыгнул с лежанки. Но Валентина Ивановна удержала.

— Куда? Лежать! Я сказала! — сверкнули холодными льдинками глаза, мальчишка враз влип в лежанку, узнав в нынешней бабке прежнюю, городскую.

«Хоть бы кто-нибудь домой пришел», — подумал мальчишка. Но, напрасно, ни шагов, ни голоса.

— Есть хочешь? — внезапно спросила его Валентина Ивановна.

— Нет! — отвернулся Сергей.

— Послушай, давай поговорим!

— О чем?

— О нас с тобой!

— Ни к чему. Кто я вам? Чужой, подкидыш. Бездомный бродяга! А и вы для меня — посторонняя.

— Не все так, Сергей. Тебя любит мой сын. Его отношение передалось всей этой семье. И тебя здесь не просто восприняли, а полюбили, признали своим. И не только Александр, но и ты сам многое для этого сделал. Просто так — не признают. Значит, было за что. Я присмотрелась. Открыла тебя заново. Увидела то, чего не заметила, когда ты жил с нами в Смоленске. Я натолкнулась на другое. Ты грубил. Не воспринимал нас с мужем. А ведь ты не просто добрый, ты очень заботливый человечек. Досталось тебе от жизни. Но и я хлебнула лиха. Да такого, что и теперь вспомнить больно. Неужели мы, двое горемык, не сможем понять друг друга? Почему мы не можем быть вместе?

— Уже не сумеем. Вы сейчас льстите. Я знаю, почему? Но давно ли говорили совсем другое. Вы ненавидели меня! Так быстро люди не меняются, да еще старые. Я не верю вам!