Эльмира Нетесова - Подкидыш

— Она не просто оскорбила, она предала…

— Я не о ней! Это ваши отношения! Я не хочу их касаться. Я спрашиваю о себе.

— Я не мог простить ее. И не забуду…

— А я? Меня ты тоже выкинул из памяти?

— Нет, Павел! Конечно, помнил. Но не мог заставить себя. Ждал, когда вырастешь, повзрослеешь, станешь больше понимать. Тогда имел бы смысл этот разговор. Думаю, сейчас он преждевременный!

— Выходит, считаешь меня мальчишкой? С каким не стоит говорить на серьезные темы?

— Сейчас еще рано!

— По-моему, ты сам не готов к этому разговору. Или, застряв в своих обидах, забыл, что ты отец, остался в юнцах?

— Ты что? Офонарел?

— Ничуть! — смело глянул в глаза Павел и

продолжил: — По-моему, вы друг друга стоили! Одна, не спросив меня — лишила отца. А ты, хлопнув дверью, забыл, что у тебя есть сын. И только я меж вами, живыми, сиротой остался. Вот о том никто из вас не вспомнил. Оба наплевали на меня! Каждый думал только о себе! Эх, вы! Родители! А ты хоть раз подумал, каково мне? Иль душа окаменела?

— Скажи спасибо матери за все!

— Не надо! Не вы первые разбежались. Таких полно теперь. Но при этом дети знают и общаются с обоими родителями.

— Тебе тоже никто не мешал! И, если бы захотел, нашел бы меня!

— Я тебя ждал! Когда вспомнишь.

— Хватит друг друга шпынять! Или ты только за этим пришел? — начал терять терпенье Николай.

— Я только начал разговор!

— На ту же тему? Тогда не стоит продолжать? Она бесконечна. И мы все равно не поймем друг друга.

— Возможно. Хотя и жаль. Ты так ничего и не ответил мне. А времени остается в обрез. Я уезжаю от вас обоих. Когда-то вы покинули меня. Совсем мальчишкой. Если б ты знал, как я звал тебя. Ночами не спал. Ждал у окна. Сколько слез пролил. У телефона, вернее собаки… Ты так и не позвонил. Я постарел. И возненавидел телефон и человечью глупость. Говоришь, я не созрел для мужского разговора? Это ты не дорос до отца! Может, потому,

когда-нибудь в старости, оставшись одиноким, ты вспомнишь этот день и меня. И будешь наказан моей бедой. Тогда не удивляйся ничему. Ты получишь сполна, выпив мою чашу! А теперь… Мне не о чем с тобою говорить. К несчастью, оба вы лишь родители. Да вот родными так и не сумели стать! Прощай! — встал резко.

— Пашка! Куда ты? — крикнул вслед.

— Я в море ухожу! Поступил в лоцманы. Отучусь! И уйду от берега! Без всяких якорей! Земля и берег не всем в награду! Прощай! Летучий Голландец! Ты стал призраком, покинувшим мое детство. Я и впрямь повзрослел и стал старше тебя! Взрослей, мужай! У тебя есть возможность подумать. Но вот исправить что-нибудь уже не сумеешь никогда! — помчался к подошедшему автобусу без оглядки. Вскочил в него. Исчез из вида.

Николай, раскрыв рот, растерянно смотрел ему вслед. Жгучий стыд сжигал душу. Его сын отчитал, как мальчишку. Нечем стало крыть. Он оправдывался, как ребенок, слабо, неубедительно. Он знал, ему никогда не ждать прощенья. Он снова опоздал. Безнадежно и навсегда…

«Эх, Арпик, Арпик, скоро мы пожнем с тобой самый горький урожай нашей глупости. И ни тебя, ни меня не минет это наказание. Мы оба опоздали, проглядели сына. И автобус ушел. Мы ничего не сможем вернуть. Все ушло. Впереди старость. Она будет такою же одинокой и холодной, как эта единственная могила на большом пустыре жизни. Нам бы прощенья попросить у сына. Но разве испросишь теперь хоть каплю тепла?» — думал человек, жадно глотая открытым ртом воздух.

Отчего-то трудно стало дышать. И где-то глубоко внутри тонко плакал внутренний голос.

— Колька! Ты чего? Что случилось? — тряхнул за плечо Борис Петрович, заглянув в глаза человека. — Что он тебе наговорил?

— А знаешь, он прав! Во всем.

— Ну ты же дал ему денег?

— Он не просил и даже не говорил о них. По- моему, не взял бы ни за что! Я не насмелился предложить. У него была другая тема, иная цель. Он выстегал меня, как мальчишку, за то, что, породив, забыл его. А он, оказывается, очень ждал меня. Годами. Но я дурак! Не все деньгами измеряется, и мне ни за что уже не вернуть Павлушку!

— Брось! Если он любил тебя, это не проходит. Забывается любовь женщин, если они виноваты. А дети… Они навсегда. Жену можно выгнать, найти другую. Сыновья — до смерти. И твой вернется. Погоди, дай возмужает. Обожжется на какой-нибудь бабе, мигом тебя поймет. Не переживай. Эту боль лечит только время и жизнь. Сейчас твой пацан еще ребенок, не клевал его в задницу жареный петух. Когда клюнет, вмиг опомнится, за что больное получил. Прибежит мириться сам!