Эльмира Нетесова - Седая весна

Санька давно собрал кроватку, но никак не хотел уходить. Он все искал повод, чтоб задержаться хоть ненадолго, и никак не мог на-говориться, насмотреться на Фаину и все жалел, что раньше не заметил, не увидел ее. Женщина чувствовала себя неловко. Отворачивалась. Понятливо покряхтывал Петрович, тихо улыбалась Ульяна. А когда мужчины ушли, усадила Фаину рядом:

— Всурьез хочу поговорить с тобой, бабонька! Об судьбе и жизни твоей. Что выберешь, на что решишься, то твоим станет навек…

Фаина слушала, вздрагивая всем телом.

«А что, как скажет бабка, забирай дитя и убирайся вон! Куда подамся?» — сжималась в комок.

— Не дрожи, не Прогоню! О другом речь! Нынче видела я, как Сашка вокруг тебя вился. Глянулась ты ему. А и малец сурьезный. Ничего худого про него не скажу. Не пьяница и не кобель. Трудяга! В семье своей помощник и заботчик. Боголюбивый человек. С соседями уважительный. К старым и малым теплую душу имеет. Но я тебе другое предложу. Старой становлюсь. Родни нет никого. И все, что знаю и умею, чему училась всю жизнь, загинет без проку, коль никому не передам. Обидно это. Ить людям мое дело — шибко нужное. Без него много помрет народу. Врачи того не знают. А и я не всякому свое подарю. На то душу надо иметь особую, на горе и боль отзывчивую. Вот и хотела тебя своей наследницей оставить, всему научить. Передать все — покуда жива. На то нам с тобой не один год стребуется. Коль постигнешь, не будет в свете человека счастливей тебя. И пред Господом в чести останешься, коль все блюсти станешь.

— Ой, бабуленька, а смогу ли я? Ведь на то особый дар нужен! А я — невезучая, дурная! Всего боюсь! Мне б дочку на ноги поставить, больше ничего не хотела б! — призналась Фаина.

— Дочь никуда не денется. С тобой жить станет. А тебе определиться надо. Приглядись, покуда дите малое. Может, справишься? А нет, выйдешь замуж за Сашку и живи в семье Петровича! Хорошие люди, добрая семья!

— Нет, бабуль! Не пойду ни за кого! Не везет мне с семьей. Видно, не суждено. Доля моя иная. Не хочу горя ни себе, ни другим. Да и дочке отчим ни к чему. Свои отреклись, чужому подавно не нужна.

— Дело твое. Только погоди, остынешь от Жорки, иное заговоришь, природа свое стребует. Не всякой дано задавить ее, — вздохнула Уля.

— Нет, бабуля! Мне мужики не нужны. Одни беды от них. Зачем еще раз душу жечь? Хватило с меня. Если не побрезгуете, помогать во всем стану. В доме и в огороде. Это умею. А подрастет дочка, определю в детсад, сама работать пойду.

— Глупая! Какой детсад? Ты ж глянь на дите! Ее выхаживать надо. До трех годов от людей беречь, купать в травах, кормить особо. Слабая она. Кожа аж просвечивается. В детсаде сгубят живо. Ты от ей не скоро отлучиться сможешь. И про работу рано вспомнила. Коль вырастишь дочь до трех лет, быть тебе знахаркой. Ну, а нет, несчастной останешься…

Фаина с того дня растила Танюшку так, как советовала Уля. Окрестив дочку, принесла ее домой к Ульяне и каждый вечер купала малышку в отваре душистых трав, кормила, как велела бабка, и во всем помогала старухе. Мыла, чистила, убирала в доме, во дворе и огороде. Лишь поначалу оглядывалась на дом Жорки. А потом недосуг стало. То стирка, то прополка, окучивание, опрыскивание, полив огорода — забирали время. Да нужно поесть приготовить. Потом и дочке внимание уделить. А там — помочь Уле приготовить настои, отвары, мази. Ложилась спать за полночь. Когда усталость валила с ног, падала на койку и, едва коснувшись подушки, засыпала тут же.

К Ульяне постоянно приходили и приезжали люди. Бабка учила, как их встречать, принимать и лечить. Фаина поневоле втягивалась в эту жизнь, учила заговоры, присматривалась к лечению, перенимала выдержку и терпение. Вместе с бабкой собирала лечебные травы, цветы, коренья и ягоды. Развешивала их в сарае и на чердаке, на лежанке. Ульяна внимательно следила за нею. Поправляла, подсказывала. Иногда журила беззлобно. Она видела, как незаметно для самой себя менялась Фаина.

Кому, как не Ульяне, были видны переживания Сашки — внука Петровича. Тот приходил к ним почти каждый вечер. Фаина поначалу гнала его. Наотрез отказывалась говорить с ним. Потом перестала обращать на него внимание. А после — привыкла и реагировала не как на вздыхателя, а на своего друга, с каким можно поделиться, запросто попросить помочь:

— Сань! Повесь зверобой в сарае. Я не достану! Саш! Выручи! Принеси воды! — а через час предложила: — Ну, чего сидишь на завалинке сложа руки? Помоги дрова порубить и сложить в поленницу.