Лиса со злобы снег кусает. Мерзлую землю не разгребешь, не разроешь нору. Это зайцу известно лучше рыжухи, которую по зиме огневкой зовут.
Переоделись и куропатки. Из серых сделались белыми. Да так быстро! Сидят на дереве, что куски снега. Если не принюхаешься, не присмотришься — не поймешь.
А коли вспугнешь ненароком, отлетят немного и в снег закопаются. Хорошо, если нос не подведет, на глаза тут лучше не надейся. Куропатник в снегу не разглядеть. Лишь рыси да лисы не ошибаются.
Трудно стало охотиться рысям. По глубокому снегу не разгонишься за добычей. Да и зверье таежное, что в земле иль на земле живет, к снегу привычное. Бегает резво, без одышки, особо когда шкуру да жизнь спасать надо.
Снег выбелил тайгу, прикрыл пеньки и гнилушки, спрятал норы. Он омолодил тайгу и зверей.
Теперь даже старые коты вылезли из дупел, — отлеживаться в холод не время. Мороз заставил шевелиться. На холоде аппетит разыгрывается сильнее. И худо приходилось тому, кто вылезал из норы на глазах у рысей. Те каждое движение, любое дыхание держали на слуху. Ничего не упускали из виду.
Рыси не просто охотились. Они знакомились, сбивались в пары, коты усиленно ухаживали за подругами, подкармливая их горячим мясом, чтобы побольше жира завелось на брюшке. Там соски, там будут рысята. Чем жирней брюшко, тем лучше молоко, тем крепче и сильнее будут котята.
Для них не жаль ни сил, ни жизни.
Кричали рыси, оглашая тайгу зовом любви, голосом короткой, горячей страсти. Искали друг друга в кромешной тьме, призывно подавая голос.
Но как резко отличается один голос от другого! Вот кот кричит, зовет свою возлюбленную из дупла — зайцем хвалится, которого целый день по тайге догонял. Зовет подружку на ужин. Та лениво откликнулась, видно, не успела проголодаться.
А эта рысь на кота ворчит. В который раз на нутрию промахнулся. Добыча, можно сказать, из-под носа ушла. А он все — про любовь, о жратве мало заботится. А какая любовь придет в голову, если в животе, как в старом дупле, пусто!
Другой кот, и вовсе не легче, избранницу потерял. Та с другим ушла. Знать, долго еду добывал, морил голодом. Рыси таких оплошек не прощают. Теперь уж поздно ругаться. Другую ищи, пока не совсем поздно.
А там, на большой ольхе, рысь кричит не своим голосом. Дружок ее пошел за добычей и попал в капкан. Кто же теперь ей рысят подарит, кто утешит ее?
На старой коряге две рыси подрались смертным боем из-за кота. За обеими ухаживал, обеим про любовь плел. А кормить ни одну не хочет. Да еще ждет, нахал, когда они, кошки, жратву ему принесут. Нет бы его искусать за пакости, так не решаются. Друг дружку по-всякому обзывают. От такого даже у старых рысей не то что уши, хвосты краснеют. Но вмешиваться в дела любовные никто не хочет. Некогда.
Пора любви коротка, успеть надо всем. Тут не до ругачек…
Кузя терлась мордочкой о дружка. Он ее и в сыте, и в тепле держит. Лаской не обходит. Уже три недели не покидает ее. Никому в обиду не дает, защищает. Кузя души в нем не чает. Хотела на охоту вместе с ним пойти — не пустил. Зато теперь, когда снег выпал, вместе за добычей охотятся. Оно так лучше. Рысь перед случкой не должна много лежать, котята будут слабыми, да и на свет появиться им тяжело будет. Чем больше движения, тем легче жить.
И Кузя не отставала от друга. Вместе с ним ловила хорьков и нутрий из реки, олененка загнали хромого, куропаток сцапали в сугробе целыми стаями. Впрочем, Кузе никогда не приходилось голодать.
Выросшая без матери, она сама себя кормила в тайге. Сама училась охотиться и во многом преуспела. Потому и дружка своего любила сердцем, а не желудком. Лишь бы он был с нею. Не в добыче радость.
Дружок ее все понимал. Будь Кузя выращена матерью, не кинулась бы раньше кота на хорька, который ее успел укусить. Мать научила бы, что укусы пусть терпят коты, а рыси должны есть добычу.
От этих хитростей Кузька была далека. Она любила своего друга больше самой себя и не скрывала этого. Когда он ненадолго отлучался, чтобы пожевать кислых ягод лимонника, дающих силу всему живому, Кузя нежно звала его. Ее голос был похож на песню, и кот издалека узнавал его.
Дружной парой жили они на старой лежке, недоступной ни снегу, ни чужому глазу.
Таких пар было не так уж много. По крикам, по голосам рыси невольно знали друг о друге все.
Больше было ссорящихся, злых и голодных. У них все не ладилось. Кузя не обращала внимания на сородичей. Она любила. И в перерывах от охоты к охоте, когда сытый живот не мог вместить в себя ни капли еды, Кузя нежилась со своим дружком. Они вылизывали друг друга, метились, словно на всю жизнь решили остаться вместе. Кузя согласилась бы на это с радостью. Но ее дружок был опытнее и многое уже знал. А потому наперед ничего не загадывал.
Читать дальше