Эльмира Нетесова - Дуэль

— Тебе, паскуда, видать калган помеху чинит, коль, не зная званья, трехаешь, гнилой козел, о фартовом гнусное. Так засеки, сучья блевотина, я хоть и не твой пахан, но жмуром тебя сделать мне легче, чем два пальца обоссать.

— Иди ты, дядя, ко всем хуям! — не сморгнул и глазом тот, в лицо которого уставился Леший.

— Век свободы не видать, если ты, отрыжка бухой шмары, не станешь выносить мою парашу! — вперился Леший в нахальные рыжие глаза мужика, смеявшегося ему в лицо.

— А не ссышь, что и тебя с парашей под муди налажу, старая гнида? — встал мужик с чурбака и подошел вплотную к Лешему.

— Кто тут пахан? Чей кент? — спросил Леший и услышал над головой:

— Я тут пахан!

— Тогда с какого хрена ты сорвался, что своих фартовых не секешь? И принимаешь за сявок? Иль разборки давно не нюхал, падла?

— Ты хвост не подымай, дядя! Кто есть — глянем! Нам сюда всяких подбрасывали. И сучню тоже… С ксивами и наколками. Отбою от них не было. Чем докажешь, что фартовый? Кто ты есть?

Леший назвал свою кликуху. Она ни на кого не произвела впечатления. И тогда он коротко рассказал о себе.

Показал «маскарад». О части общака умолчал не случайно, и кирзовую сумку не выпустил из рук.

— Выходит, ты в бегах?

— Ну и силен!

— С самого поста смылся! Во шкура! Полторы сотни километров на нашем драндулете пёр! Небось легавые его в Корсакове стремачат, а он у черта на куличках! — хохотали мужики.

— И знаешь ты, куда влип? Мы ж условники! Фуфло! Доперло? Лес для бумкомбината валим. На бумагу! Уже третий год здесь канаем. От вида человечьего отвыкли. Сюда либо легавые на проверку, либо суки возникают. Своего, с воли — впервой! Иди, хавай! А там потрехаем, как дальше тебе дышать средь нас, — предложил пахан условников, какого все мужики звали Мустангом.

Леший умылся перед будкой, сняв рубашку, решил подышать теплом у печки. Мужики подвинулись, давая ему место, и со смехом, с удивленьем разглядывали татуировки на теле.

— Да у тебя живого места нет! — смеялись они, увидев наколки даже на ступнях ног. — Без стольника — не будить!

— А как же вы, фартовые, сфаловались вкалывать, нарушили закон наш? — спросил Леший.

— Сфаловались, ботаешь? А как дышать нам было? Теперь в зонах всех зажали. Работяги хвосты подняли, не хотят нас держать. Бузу чинят, свои разборки. Брали их на «перо», без понту. Ночью наших арматурой размазали. Администрация от доли отвернулась. Мол, не желаем беды себе. Дышать хотите — пашите! И пришлось, чтоб не сдохнуть. Нас, как сознательных фрайеров, на условное выдавили. Закон нарушили? Его хавать не станешь. Припрет брюхо, похиляешь на пахоту! — говорил Мустанг.

— А чего не линяете отсюда? — удивился Леший.

— Пятеро смылись. И прямо на дальняк влипли. На червонец. А до воли им две зимы оставалось кантоваться.

— Кто-то заложил?

— Хрен там, легавые попутали, когда те кенты к рыбакам на керосинку мылились, чтоб подбросили на материк. Там их и накрыли. Мол, откуда эти фрайера нарисовались? Всех за задницу взяли. И в Воркуту! Нам такое не по кайфу!

— Им не обломилось, другим бы повезло! — не поверил Леший.

— Другим того хреновей. Всех троих — собаки порвали. В тайге… Нагнали — и в клочья. Легавые списали, будто при побеге застрелили. Мать их — сука!

Лешему от этого рассказа холодно стало. Не только рубаху, — телогрейку чью-то нацепил на плечи. Озноб пробирал до макушки.

— Вмажем, что ли? — предложил Мустанг и кивнул водителю лесовоза. Тот к машине пошел, кивнув понятливо. Приволок из-под сиденья десяток поллитровок.

— Расчет за тобой, слышь, Леший? — глянул Мустанг в сторону гостя и добавил: — Твою волю обмываем. Гони монету! Склянка — стольник — ходовая цена! С тебя кусок! Не жмись, кент!

Леший нырнул в сумку, выложил пачку червонцев и первым подставил стакан.

— С прибытием!

— За спасенье!

— За кента! Хоть раз фортуна подкинула к нам человека! — осклабился в улыбке Мустанг, глянув в тайгу, и вдруг лицо его вниз потекло. Рука с наполненным стаканом упала.

— Легавые! — выдохнул коротко, открыв рот в беспомощном полукрике.

Леший глянул в дверной проем. Лицо его перекосило. Он вмиг выскользнул из будки и не успели фартовые выдохнуть, исчез из вида, словно его и не было здесь никогда.

Милицейские служебные овчарки, спущенные с поводков, неслись к будкам оскалясь. С клыков их текла слюна.

Фартовые едва успели захлопнуть дверь перед их мордами. Овчарки стали на дыбы, драли дверь когтями, подняли лай.