Александр Соловьёв - Ветви Ихуа

«Ну, ты… вождь!» — Сигурд злобно засмеялся ему в лицо и ушел.

Вот уже сто семь лет, как железяки не суют лапы в природную шахту на плато Шедара: щелевидный вход в нее прячется на дне воронки, среди валунов и кустарников. Изрядная глубина защищает жителей подземелья от глаз небесных врагов, что взирают на землю сквозь кроны деревьев. Пар от обогрева в зимнюю стужу не валит вверх, он рассеивается в боковые щели.

Сто семь лет обитают здесь бигемы: они умело маскируются, путают следы, избегают дневной охоты и соблюдают Всеобщий Закон Территории.

Болтают, что первыми сюда забрались предки Мерло Джикера, пришедшие с восточных холмов, что будто бы они обнаружили на дне шахты несколько десятков бигемовских скелетов да ржавый хлам. Кое-что удалось починить, остальное соорудили из того, что с собой приволокли, и, хоть в новых лесах не так-то легко обжиться, переселенцы оказались опытны и освоились в два счета.

Говорят, что на тех землях, где в убежищах отыскивают скелеты, чистка уже завершена, и жить можно смело, — само собой, ежели бигемовские правила соблюдать. Но ходят, однако, и другие слухи: будто там, где железяки надумывают стройки затевать, бывают нежданные налеты даже на зачищенные убежища.

В общине три семейства: сорока два Джикера, двадцать Юмов и два Дзендзеля — сам Сигурд и его дядя.

Дядя Огин — единственный человек в мире, за кого Сигурд готов броситься в драку со стаей волчищ, с медведем, а то и с железякой, а горный массив Шедар с его скалами, пещерами, шахтами, сосновым и буковым лесом для Сигурда — все мироздание.

Мать Сигурда уже двенадцать лет как погибла во время одного из албовских набегов. В те времена их скромная община состояла из шестерых Дзендзелей и пятерых Ченов. Из одиннадцати в живых осталось трое. Огин увел Сигурда и его маленькую сестру Кару задним ходом и через несколько недель скитаний им троим пофартило прибиться к Джикерам. В сравнении с Джикерами Дзендзели были неотесанными, зато от природы крепкими и выносливыми.

Кара умерла три года назад, так и не родив своего ребенка, зачатого от одного из Юмов. Через полгода этот Юм — высокий зеленоглазый парень по имени Гатт — погиб во время парной охоты с Сигурдом, и один только Сигурд знал, что на самом деле случилось.

Сигурд умел ненавидеть, умел помнить прошлое, но вот чего он не умел, так это о чем-либо жалеть.

— Вставай, — трясет за плечо дядя Огин.

Сигурд разлепляет веки. Плечистый горбатый силуэт маячит над ним на фоне серого купола пещеры, покрытого натеками. В закоулке Дзендзелей нет своей лампы, но освещения, которое проникает из среднего штрека, хватает, чтобы свободно ориентироваться и даже всякие бытовые дела делать.

«С кем охочусь? Тьфу, дерьмо! С Обезьяной!»

Сигурд садится, с кряхтением вычесывает на пояснице спиногрыза.

— Шибко дрыхнешь, — ворчит дядя Огин. — О, Спаро великодухствующий, растолкай лежебочище. — Он повторяет это всякий раз, как будит племянника, вот уж двенадцать лет, что он Сигурду за отца и мать приходится.

— Завалю килуна, — отзывается Сигурд и на ноги вскакивает.

Два прыжка — и он уже у проема, что ведет к отхожему месту. В расщелину, по узкому проходу — и он на краю пропасти — как раз под маленькой лампочкой, прицепленной к своду в трех футах над головой. Помочившись в темную гулкую бездну, бросается обратно.

— Дядя Огин! Слышь? Килуна завалю! Во как!

Сигурд гогочет, сотрясается от злобного смеха, — вспыхивают маленькие глазки дяди Огина, спрятанные под выступающими надбровными дугами.

— Гляди, Сижику… — Дядя Огин хватает племянника за плечи. — Ежели станешь к Северной Черте бегать, то таво… старому Джикеру нажалуюсь, пущай в твоем черепке балабанку-то прибавит, чтоб не энто…

— Чего не энто? Он и так, небось, прибавил, — Сигурд освобождается от цепких дядиных рук, яростно чешет у себя под ошейником. — Точняк, прибавил. Башку теперь сносит — хана…

— О, Спаро… — удрученно вздыхает дядя Огин.

Сигурд снова гогочет, хватает со столика кувшин с водой: три глотка — и пуст. Ставит на место, причмокивает.

— Что за дела, дядь Огин? Дрыхни давай. Слышь… я насчет килуна… нынче завалю. Точняк.

Насильно уложив дядю в постель, он прижимается к нему — так они делают всякий раз перед выходом на верхняк, кроме тех случаев, когда вместе охотятся.

— Не бегал бы к Северной Черте, Сижику, — шепотом убеждает дядя Огин. Сигурд отвечает ухмылкой, он натягивает до бровей вязаную шапку и, схватив крышку, бросается в штрек.