Александр Соловьёв - Нашествие хронокеров

Реальность потеряла значение. Так я думал тогда, в понедельник шестого апреля две тысячи пятнадцатого года.

Это был самый скверный день моей жизни. Откуда мне было знать, что на следующее утро я изменю мнение, и все неприятности, связанные с Саливаном, продажей квартиры и выплатой долга покажутся пустячными?

Был холодный вечер. Дождь полз по стенам, смывая неоны. Я брел по Смоленскому бульвару, пока не дошел до конца. Чтобы не переходить дорогу, свернул на Пречистенку.

Итак, полчаса назад я отдал Саливану все, что имел. С восьми утра — с тех пор, как получил наличные за квартиру — я слонялся по центральным улицам. Я прижимал сверток к груди и планировал побег в отдаленную провинцию. Если бы я сбежал, деньги все равно превратились бы в пепел, а катастрофа застала бы меня где-нибудь под Тамбовом или Пензой. Но в тот вечер мне было очень жаль денег, квартиры и себя.

«Все, теперь я — нищий, — пробормотал я. — К тому же законченный бомж».

Мой жалкий всхлип в уличном шуме прозвучал, как шарканье подошв.

Как ни странно, при мысли о нищете меня вдруг охватило болезненное упоение. Что на меня нашло? Дух романтики? Предвкушение зарождавшегося отчаяния?

На стене сверкнула вывеска «Вино». Дверь открылась, из лавки, гогоча, вышла молодая парочка.

Во внутреннем кармане пиджака ютились четыре сотни — последние отголоски прошлой жизни. Я вздохнул и завернул в лавку. Взяв бутылку портвейна, вышел обратно в промозглый сумрак, прошагал мимо арки, освещенной фонарем, и тут на глаза мне попалось кафе с вывеской «Колонна».

Надо согреться, отдохнуть и подвести итоги. Я решил войти.

От запаха жареного мяса закружилась голова. Я опустился по ступеням в зал, повесил пальто на вешалку и приземлился за крайний столик.

В зале было не людно. Дребезжала музыка. По соседству сидела темноволосая девушка, поодаль группа парней.

Осматриваясь по сторонам, я думал об оставшихся трех сотнях. Зачем я сюда зашел? На три сотни в супермаркете мог бы купить кило дешевой колбасы, хлеб и… пожалуй, еще одну бутылку.

Впрочем, «Колонна» казалась местечком довольно уютным. Тут можно было посидеть, прикинуть, к кому из друзей попроситься сегодня на ночлег.

Стараясь ни на кого не смотреть, я бережно извлек бутылку, которую предусмотрительно переложил в карман пиджака, взял вилку, стал выковыривать пробку. Мешал оттопырившийся край скатерти. Поставить бутылку на стол или попросить штопор я не решался из этических соображений: кафе выглядело благопристойно, не какая-то там забегаловка.

Я ковырял пробку, а с этикетки на меня взирал Вакх, он чем-то смахивал на Жириновского. Я повернул бутылку и прочитал:

Вилка была великовата и никак не лезла в горлышко. Неожиданно она соскочила и оцарапала палец: выступила капля крови. Черт возьми, этого только не хватало…

Тут у девушки, сидевшей по соседству, зазвонил телефон.

— Але. Что? — она с полминуты слушала, затем вздохнула: — Ну и ну! Просто кошмар какой-то!

Я посмотрел на палец. Из ссадины выступила кровь. Кошмар, значит? Эх, девушка, знали бы вы, каково тому бородатому очкарику за соседним столом — мне, то бишь…

Это точно: неприятности наваливались одна за другой. Врагу не пожелаешь. Все началось еще пять месяцев назад. Но теперь, похоже, невезение мое достигло критической массы.

Ладно! Для начала попробую набраться.

Снова повеяло сладковато-тревожным запахом свободы, а с бутылочной этикетки лихо подмигнул покровитель винных дел. «Живи, как грек Диоген, — предложил он. — Будь неприкаян».

«Ну его, Диогена! — фыркнул я в ответ. — Бочки у меня нету, да и не солнечная Греция вокруг…»

Удалось раскрошить центральную часть пробки. Остаток пропихнул внутрь обратным концом вилки. Тут обнаружилось, что на стол забыли поставить бокалы. Опять, стало быть, неудача… Может, прямо из горлышка выпить?

— Ты вот что, Марина. Сиди в вагоне и никуда не ходи! — увещевающим тоном сказала соседка в телефон.

Я оглянулся и вздрогнул, сообразив, что все это время за мной наблюдала девчонка-официантка. Как можно незаметнее я поставил бутылку на пол, рядом с ногой.