Эльмира Нетесова - Макарыч

— Так-так, — тихо подтвердила Марья.

— Што так-то? Колька смирный. Нас почитает. Коль и сорвалси в тайгу, так баламутить не станить. Попомните, ен большим человеком сделаитца.

— В нашей породе недоумков не было. Изъяны случались, с моим, бабником. Но голова варит, мозгами не обделен. Но я не про то толкую. Непочтительные они нынче. Отца чертом облают вместо отчества. К матери уважения не имеют. Перед старыми шапку снять — зазорным считают. Разве так путево? На праздниках, заместо веселья, лаются, гадко слухать.

Макарыч заелозил по табуретке. Носом засопел. Перебил запальчиво:

— По-твоему — молодь поганая? Брань не по нутру? Так нехай оне елейными растуть. Драк не ведають. Как только ты умудрилси сильника пристукнуть? Аль от речей твоих ен издох?

— Зашиб я ево насмерть. Но то другое. Разе тоже по-нынешнему? Надысь в селе на престольный праздник мужики промеж собой, што собаки перегрызлись. Стал одново усмирять, он же, свиной выкидыш, шиш мне под нос сунул. И говорит: «Иди, старой хрен, отсель, покуда костыли на холодец не повыдергал». Ране за такое палками попотчевали, пороли розгами.

— Не цепляйси к им, не получил ба.

— В том же дне баба одна, она на сносях ходила, у другой попросила чевой-то. Та ее со двора кочертой погнала. Хотел усовестить — в бороду мне плюнула. При моей памяти, отказ брюхатой бабе большим грехом считался.

— Не ты отказал? Греха на тибе и нету.

— Эх-х-х, люд портится, — выдохнул Акимыч.

Да будя тибе!

Марья тихо сидела у печки. Грелась. Акимыч посмотрел на нее. Улыбнулся.

— Как живется тебе, Марьюшка? Поведай хоть.

А то мы и забыли про тебя.

— Хорошо, Акимыч. Видать, за прежнее судьба наградила.

— Не забижает тебя Макарыч?

— Такого не было. Жалеет. Заботится. Ты, е с ли что, не серчай на него. Он покладистый. Добрый.

— Покладистый! Да в нем норов диково коня сидит. Таково в узде держать — силушка надобна.

— На то я и мужик, — оборвал Макарыч.

— Не приведись, внучок х арахтером в нево станется. Твоему лешаку малова на свою колодку переделать, што воды испить. Тогда какой-то бабе гоже бедовать придется, — сказал Акимыч.

— В мине станить — худо не приключитца. Ежели в тибе, почитай, за зря промаетца. Разе то мыслимо блажным вековать? На кой ляд мужиком звалси?

— Мужик мужику рознь.

— То я ужо слыхал. Оно, как помыслить, и верно. Не дай Бог эдаких, как ты, ровней признать. Лучче враз вздернутца. Но прок от тибе имеетца. Люду ты нужнай. Потому всякому бесу своя судьбина.

— И на том тебе благодарствую.

— Ты мине вот што: перебиралси ба к нам. Че-во, как змей, маешьси? Изба у мине просторная. Теплая. Кольку поглянешь. Чай, род н ай, — предложил Макарыч.

Марья заулыбалась. Подошла к мужу. Поцеловала в щеку.

— Жену знаишь. Баба она редкая. Втрех нам все отрадней. Там и старуху тибе сыщу. Сбирайси!

Акимыч задумался. Оно неплохо так. Чуял, Макарыч с виду занозистый, как неструганая лиственица. Душа же, что воск, податливая, щедрая. Но как уйти? В своей избушке он прожил немало. Сам бревна пилил, подгонял одно к другому. Тут сын родился. Какой-никакой, а свое все же. Здесь Василинка хозяевала. Сколь набедовался он тут! Незаметно вместе с избой состарился. Отрастил бороду. На крыше избы тож трава появилась. Плешь избу изгрызла. Зимовье нынче обветшало. Ишь, скособочилось на ветру, будто браги перебрало. Венцы погнили, не держат. Даже по теплу воют голодно. Ничто не вечно. Но как уйти? Тут вот сыновья березка растет. Та, что при рождении посадил. А вот Василинка сгинула, и ее березка упала, не прижилась. «Конешно, на Кольку глянуть охота. Но ево уже не воротишь. Макарычев он. И фамилия — Касюгин. Чужая. Глянешь — душу растравишь. Мо- же, внучок и свидеться не схочет. Похотел ба — пришел. Нешто в три года не вспомнил? Видать, так. Зачем жа ехать. У Макарыча, може, и неплохо. Но чужой он там. Здесь каждая кочка знакома. В родном месте и помирать легше».

Акимыч глянул на ожидавшего Макарыча, на Марью. Сказал, как отрезал.

— Плохое болото, а свое. Не обессудь. За доброе благодарствую. Поехать к тебе не смогу.

— Не тороплю. Подумай. Обмозгуй путем.

— Ты ведаешь: кета приходит помирать туда, где с малька вышла. Рыба, а дом почитаит. Што ж я дурней ее?

— Неволить не могу. А резон тибе есть перебиратца.

Акимыч не поддержал разговора. Два дня гостил у него Макарыч. Как ни уговаривал — не согласился старик.

Дома, Макарыч понял сразу, Колька был. Искал что-то. В углу не было ружья, Акимычева подарка.