Эльмира Нетесова - Последняя охота

Влас между тем завалился в постель. Пружины застонали и завизжали под ним. Через несколько минут послышался такой храп, что Дамир, заткнув уши выскочил на крыльцо. Какой сон? На тумбочке, придвинутой к стене соседа, дрожал и подпрыгивал стакан, в нем звенела ложка. Казалось, еще чуть-чуть, и койка Дамира начнет выделывать антраша или пустится в гопака.

«Вот тебе и свобода! Дыши ею всей задницей, но спать рядом с этим гнусом не получится».

В эту ночь сердобольный Федор пустил Дамира в конюшню, где тот проспал всю ночь в душистом, согретом теплом сене и радовался: «Все ж, что ни говори, а воля хороша!»

Дамир, работая в коптильне вместе с Михаилом Смирновым, все никак не осмеливался спросить, за что ж тот попал в зону. Хотя именно этот вопрос интересовал его больше всего на свете.

Бывший следователь никогда не заводил разговор на больную тему, не давал повода задать этот вопрос.

С самого раннего утра до поздней ночи они как черти в дыму носились вокруг коптилки, но за целый месяц так и не поговорили по душам. Да и когда? Свободного времени не оставалось ни на минуту. Если Дамир солит рыбу, Михаил заранее заготавливает на сопке сухие сучья и ветки, хвойные лапы, даже мох. Его понадобится много. Попробуй во время копчения отлучись, не удержи теплый прогорклый дым в коптильне! Рыбу тут же обсядут мухи, и весь труд пойдет насмарку.

Путина… Самая горячая пора. Условники возвращались домой уже в полночь. Да и то не на ночь, не до утра, всего на час, чтобы поесть, умыться, сменить пропотевшие, продымленные майки, и бегом возвращались обратно. Какой там сон?

Приляжет на опилки возле коптильни Смирнов, чтоб за час перестали бы гудеть от усталости ноги, а доведенное до изнеможения тело поверит, что оно пока живое. Кажется, вот только сомкнул глаза, а уже час-другой прошел, и Дамир тормошит: «Вскакивай! Дай теперь мне прикорнуть!» Мужик ложится, оставив коптильню на попечение Смирнова. Так пару раз за ночь. Днем не только прилечь, присесть не удавалось.

Рыбу везли и несли бесконечным потоком. Ее тут же пускали в работу. От нее в глазах искрило. Казалось, еще немного, и сами условники покроются чешуей от макушки до пят, отрастят плавники и хвосты.

Если поначалу с удовольствием ели копченую кету, то через неделю-другую от нее уже воротило. Оно и понятно, с утра до ночи кета. На первое — уха, на второе — жареная, вареная либо копченая, но все ж опять кета. Она надоела, а потом и опротивела. Мужики с жадностью набрасывались на картошку, сваренную в мундире. Ее приносила Полина. За внимание и доброту предложил ей как-то стукач копченую рыбу, женщина обиделась:

— Да вы что, с ума сошли? Откоптите всю, а уж потом поделим поровну на всех. Сколько получится на душу? И меня не обойдут. Зачем мне лишнее? У нас так не заведено! Нельзя!

— Вчера детсаду в поселок увезли пять ящиков. Разве им должны? Иль твои внуки хуже тех детей? — изумился Дамир.

— Они не голодные! Я им жарю рыбу и варю, а поселковые копченку любят. Кто, как не мы, о них вспомнит? Дети все одинаковы. Когда вырастают, помогают нам в путину: ловят рыбу нашему заводу, — помнят доброе. Так-то вот и живем, помогая друг другу. Иначе никак не можно! И особых у нас нет. Сами у себя не воруем! — недовольно глянула на рыбу, предложенную ей, и целую неделю обходила стороной условников.

«Во, дурная! Баба вовсе без мозгов. Их у ней меньше, чем у рыбы! Предложил копченку, она хвост подняла. Ровно в постель позвал. Хотя от этого вряд ли отказалась бы та потная кляча!» — злился Дамир.

Михаил, узнав о том, лишь головой покачал.

— А я хочу у директора попросить копченку, чтоб внуку своему, Ромке, послать. Он красную рыбу еще в глаза не видел. Как думаешь, даст? — спросил Михаила стукач.

Тот плечами пожал:

— Не может быть, чтобы отказала. Попроси!

Через два дня Смирнов помог Дамиру отобрать самую лучшую и забил громадную посылку.

— Отправляй своему короеду! — сказал улыбчиво.

— У тебя дети есть? Может, тоже послать нужно? — спохватился Дамир.

— Некому! И ни к чему! Обойдется! — отвернулся Михаил.

Стукач приметил, как посерело, нахмурилось его лицо.

За время путины, работая вместе, они привыкли друг к другу настолько, что не могли находиться поодиночке. Сядет к столу Михаил, а есть не может, пока не увидит перед собой остроносое небритое лицо Дамира. И хотя поначалу воротило от его чавканья, сопения, потливости и сопливости, незаметно для себя привык к недостаткам стукача, перестал их замечать.