Эльмира Нетесова - Обреченные

А Циклоп, улыбаясь одним глазом за два, бегом носил бутылки, припевая:

…кофты, сигареты,

пышные букеты,

все тебе я, Мурка, приносил…

Разве тебе, дура,

плохо было с нами,

или не хватало барахла?

Что тебя заставило,

связаться с мусорами,

и пойти работать в ВЧК?

Сявки, хоть и знали, что к столу их и близко не подпустят, лишь объедки оставят — помогали исправно. Понимали, не пошевелятся— по шеям получат. Помогут — может выпить поднесут.

— Живей, заразы! Чтоб вы царскими червонцами просирались до смерти! Шевелись, гниды наши, кальсонные! На цирлы! Чтоб дух грело! Не волоки ноги по полу, как старая баруха немытое гузно!

Но голос бугра уже перекрыл голос лихого стопорилы, он пел излюбленную:

…я часто сонный

шарю в собственных карманах…

— Тащи обиженников, пусть сбацают что-нибудь нашенское! — гаркнул Циклоп.

— Да ну их, козлов, в жопу! — запротестовали законники.

— Пусть посмешат. Чего там! — поддержал Циклопа бугор и позвал всех к столу. Но прежде всего усадил отца Харитона. Рядом с собой. Чего раньше никогда не было. А когда фартовые уселись на лавках, священник, встав, помолился, поблагодарил за все доброе. Встал бугор. Он начал издалека, говорил так, как только он умел:

— От нас завтра смывается в ссылку отец Харитон! Он никому не стал кентом, ни в чьей малине не дышал. Но ни у кого в обязанниках не был. Вроде чужой, фраер. Но хрен всем вам в зубы. Он свой каждому, кого я держу рядом! Кто зовется фартовым! Мы все одной крови! Нет у нас ни хрена из того, что держит в жизни фраеров. Ни детей, ни жен, ни домов. По нас не плачут. Нас некому встречать из ходок. Мы рождаемся и уходим сами по себе! Лишь мусора ведут счет, сколько нас появилось и ожмурилось. Но и они ни хрена не знают. Все известно только Богу!

Да! Мы не сеем. Но «пахать» приходится. Когда на воле. Там мы свое не упускаем и берем днем и ночью: И за годы на дальняке, и за ожмурившихся кентов! В радость ли это? Трёхну! Всякому свое! Нас терзают, когда накрывают в деле, мы трясем — когда вырываемся. Каждый за свой кусок! А разве Бог не говорил о помощи ближнему, что надо помогать и делиться? Но кто из фраеров нам помог? Никто! А потому — мы сами решили установить справедливость. Не дают — берем. Без спросу? А на хрен мне спрос, если пузо фраера по три раза в день набивается, а мое, случалось, и в три дня — ни разу. А потому — фраера не почитают Бога, раз не выполняют Его Писание. А мы их, гнид сушеных, заставляем верить. Потому что нам в зонах и тюрягах сколько приходится поститься? Годами! А фраера? Да если б мы их не трясли, они б жиром затекли вовсе и жили б вдвое меньше. Тут же — накрыли пархатого, глядишь, с годок попостится. И Бога вспоминает сразу.

— Ты это к чему все ботаешь? Хавать охота, кончай трандеть! — не выдержал Циклоп.

— Захлопни пасть! — рыкнул на него бугор и продолжил, как ни в чем не бывало:

— Наш отец Харитон, хоть и не фартовый, но он от Бога. И в ходку за то влип, что спутался с властями, не крутил хвостом перед ними, как падла. Имя свое держал. Званье берег. Дышал серед нас, как ему Бог повелел. Не за себя, за нас молился. Один на всем свете. Даже матери многих из нас позабыли. На том, спасибо ему — фартовое! Пусть линяет с зоны! Легкой ему ноги! Нехай под Богом дышит и фраерам не попадается! Чтоб ни одна беда не коснулась тебя! Дыши на воле! Долго и светло! — опрокинул в горло стакан водки бугор и проглотив одним глотком, перекрестившись, сел рядом со священником.

Фартовые пили за Харитона. Звенели стаканы, ложки, вилки. Люди ели потея, торопясь.

— Отец Харитон, а почему ты стал священником? — внезапно спросил Циклоп.

— У меня и дед, и отец Богу служили.

— Совсем как у меня, наследственное! — хохотнул бугор.

— А не жалеешь о своем деле? — интересовался Циклоп.

— Господи, помилуй, разве можно? — покачал головой священник.

— Вот и я трехаю, что б делал, если бы не фартовал?

— А ты, Харитон, хавай, не слушай нас, — подморгнул бугор.

И хлопнув в ладоши, велел вытащить из-под нар заждавшихся обиженников.

— А ну, козлы, весели честную компанию! Пойте, пляшите до упаду! До обмороку! Не то заставлю парашу до блеска вылизать!

Четверо мужиков, прикрыв лысеющие макушки кокетливыми, кружевными платками, пошли по кругу, изображая хоровод баб и, подергивая ляжками и задами, пели:

…во саду ли, меня дули,

в огороде — скалкой,

а за что же меня дули,

ты не будь нахалкой.

— Смени вой! Кончай гундеть! Давай нашенское, с перцем! Чтоб душу веселило! — требовали фартовые.