Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма

— Судьба шанс подарила, — усмехнулся Беня.

— Шанс? Этим шансом она была. Одна на всех.

— Невелик выбор, — сморщился поселенец.

— Невелик, но надежен. А главное, верили мы ей, нашей медсестричке, больше — чем самим себе. Она нам письма читала. В боли утешала, как могла. С нами от Сталинграда до Берлина прошла. Через всю Европу. Через всю войну. Сама два раза в госпиталях лежала. Из-за нас. Собою рисковала. А мы ничем ей не могли помочь. Она нам помогала. И всегда оказывалась терпеливее нас. Сильнее. Она и в бессознании своем не стонала. Никогда ни на кого не обижалась.

— Хороший кент. Жаль, что баба! Нам бы ее в свое время.

— А вот мы не видели в ней бабу. Она была нашим другом, сестрой. Никто из нас за всю войну так и не посмел влюбиться в нее. Это было бы предательством дружбы. И нам по глупости своей казалось кощунственным не только увидеть, но даже представить ее чьею-то женой. Нет. Мы не любили. Она была гораздо большим для всех. Она жила в нас. Она была нашей сутью, дыханием. Нашим талисманом жизни.

— А нам бы удачей была.

— В Берлине, когда мы ворвались в город, она ранение получила. Так мы и тогда… Из госпиталя ее украли. Чтоб вместе нам в Россию вернуться. Все вместе и сюда приехали. На Север. Тут тоже каждым куском хлеба делились. Каждой радостью. А потом она замуж вышла.

— За фронтового дружка?

— Не за дружка. За друга.

— Какая разница? — ухмыльнулся Клещ. Пожал плечами.

— Большая. Дружки у вас бывают. У нас — друзья. Проверенные, надежные.

— Мы тоже прежде, чем в «закон» ввести, проверяем. Не хуже, чем вы.

— Замолчи! — побледнел Евгений Иванович. И опустил голову.

— Разве можно фронтовиков с ворьем всяким сравнивать? Мы на фронте все оставили. А вы? Вы где себя потеряли?

— Каждому своя война на долю выпала. Иной вор, может потому и вор, что другого ему не оставалось. Выбора не было. Вы за спинами отцов и матерей росли. Легко было остаться чистыми, да честными. А другим? Не всем же так везло! Не всем медсестрички на пути встречаются! — подскочил Беня.

Он отошел от стола. Подошел к топке. В руках лопата зазвенела. Полетел в топку уголь. Черными пригоршнями посыпался на золото огня.

«Подумаешь, умерла их сестричка. А я виноват! Ну, а что мог сделать? Испортить всю систему? Потом меня и обвинили бы! Кого же еще? За шиворот берут тех — кто безответнее. Знаем мы вас! Не первый случай! А потом в лагерь. К кентам! Нет уж! Хватит. Достаточно! За одного гада срок добавили ни за что!» — думал Беня. И швырял в топку уголь, будто Скальпа заживо в ней хоронил. Засыпал понадежнее, чтоб не выбрался он из раскаленной топки никогда.

«Десять лет… Сколько они отняли у него? Десять лет — это целая жизнь. Сколько стерпеть пришлось, сколько вынести, сколько пережить. На десяток мужиков с макушкой хватило бы. Но все обрушилось на его голову. Не дробясь и не делясь. Десять лет… Он не хотел повторить ни одного дня и избегал ошибок.

Умерла женщина… А сколько раз мог умереть он сам? И сколько раз он умирал? Разве это кого интересовало? Его об этом никто уже не спросит. Его жизнь никому не была нужна. Его не спасали. А умри — никто не вспомнит. Некому. Да и что из того? Все умрут. В свое время. Какая разница годом раньше или поздней. Жизнь не украдешь нигде, ни у кого. Даже у смерти. Чего ж из этого устраивать трагедию? Был человек и не стало его. Это же закономерно. Но эти смешные люди так держатся за нее, вроде им никогда не приходила мысль о том, что смерть неотвратима. Но чем больше держатся люди за эту жизнь, тем быстрее умирают. Смерть приходит к каждому в свой час и забирает из жизни людей не спрашивая, нужны ли они в ней, нужны ли детям или друзьям? Смерть не признает нужности и родства. На то она и смерть. Бездушна, холодна, как покойник. Ее не трогают слезы, ее не разжалобить воспоминаниями и похвалами. Она безжалостна. И неразборчива. Вон Скальп, его она не взяла. Побрезговала, видать. Даже ей это гавно не по нраву. И оставила. Как в насмешку над жизнью. Мол, пусть еще походит. А вот бабу у детей отняла. Знать, не совсем без мозгов эта смерть? Хотя — как знать, может оставила его для рук Трубочиста, ведь заплатил я ему! Должен сделать! Иначе я и этого заодно с «сукой» уложу. Лбами друг в дружку— мозги по сторонам. А там пусть разбираются… Кого за что? Даром ничего не бывает. И хлеб, и смерть надо заработать», — думает Беня. И, оглянувшись, замечает, что Евгений Иванович не ушел. Внимательно наблюдает за ним, словно подслушивает его мысли. От этого даже спине холодно стало. Неприятная дрожь пробежала по телу. Беник отвернулся.