Андрей Добрынин - Кольцевой разлом

- Конечно, конечно, Витя, иди отдыхай! Тебе одеяло принести?

От одеяла Корсаков отказался, боясь, что вручением одеяла дело не ограничится, захватил телефон и поставил его в маленькой комнате, называвшейся кабинетом, у изголовья старинного кожаного дивана. Затем он растянулся на диване, положив под голову вышитую подушку. Впрочем, узор шитья на ней уже не просматривался, настолько она была засалена головами гостей. Диван также имел свою историю: по преданию, на нем скоропостижно скончался последний спутник жизни Марины Яковлевны, боевой генерал. После войны у них был бурный и довольно длительный роман, пресекшийся из-за того, что певица получила пять лет за вредительство и поехала в воркутинские лагеря. Ходили слухи, будто сам Сталин, ценивший генерала, решил таким образом заставить его сосредоточиться на службе и прекратить показывать дурной пример подчиненным. Генерал вновь сошелся с женой и прожил с ней счастливо до самой ее смерти, однако когда овдовел, то сразу вспомнил о бывшей возлюбленной. Один из завсегдатаев "Притона", решивший как-то раз провести ночь на знаменитом диване, часа в три воплем ужаса перебудил всю квартиру: он уверял, будто некий старец в белом ощупывал его лицо ледяными пальцами и при этом повторял со стоном:"Марина... Марина..." Размышляя над тем, врал или не врал рассказчик, Корсаков начал подремывать. Жизнь на войне, когда необходимо постоянно быть начеку, научила его спать вполглаза, то есть слышать и сознавать, что происходит вокруг, в то же время отдыхая. Компания, звеня посудой, с радостными криками переместилась в большую комнату. Кто-то заглянул в кабинет, но Корсаков лежал с закрытыми глазами, как крепко спящий, и дверь закрылась вновь. В большой комнате включили студийную запись "Леокадии", и магнитофон загремел мужественным хрипловатым голосом Алексея:

Под будоражащий ритм пол в большой комнате заходил ходуном. Корсаков сонно подумал, что соседи снизу могут вновь вызвать милицию. У него теперь имелся надежный паспорт с московской пропиской, и визита милиции он не боялся, однако улаживание бытовых дрязг всегда казалось ему бессмысленным занятием - в первую очередь потому, что самих дрязг обычно можно избежать. Впрочем, в последнее время все соседи тоже повадились веселиться в "Притоне", и потому можно было рассчитывать на их лояльность. А буйные пляски продолжались, сопровождаемые гиканьем, выкриками и присвистом:

"А почему, собственно, припев должен быть всегда одинаковый?-тянулись сонные мысли в мозгу Корсакова. - Если слова в нем каждый раз немного различаются, то, наверное, пространство песни используется с более высоким КПД... Зато одинаковый припев выучить проще..." Женский визг, совпавший с паузой в музыке и оттого прозвучавший особенно громко, прервал его размышления, но затем плясовая загремела с новой силой:

Корсаков невольно усмехнулся. Из большой комнаты донесся рев Бивнева:

"А сейчас - апофеоз!" Вместо разухабистого "диско" из магнитофона понеслось нечто вроде торжественной кантаты, подхваченной нестройным, но очень громким хором завсегдатаев "Притона":

У изголовья Корсакова раздался звонок. Он поднял трубку и ответил. Голос Бориса произнес:

- Дело сделано, прошло без осложнений. Обо всем удалось договориться. Деньги будут завтра, а насчет остального время покажет.

- Отлично,- сказал Корсаков. - Оставайся на связи.