Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Где тут у вас пожарная лестница? Запасный выход?

— Идемте, я покажу, — с готовностью заторопился портье.

На запасной лестнице он увязался за агентом и начал подниматься вверх. Впервые за бог знает сколько лет он ощутил в реальной жизни тот же трепет напряжения, который находил ранее только в авантюрных романах. У выхода на пятый этаж агент остановился с пистолетом наготове. Портье выглянул из-за его спины. Дверь в 505-й номер обступили фэбээровцы — двое по сторонам, двое — на противоположной стороне коридора, двое, нагнувшись, прислушивались у двери к происходящему в номере. Наконец один из агентов постучал в дверь, и все как по команде подняли пистолеты. Из номера донесся недовольный рык, и спустя довольно долгое время дверь распахнулась. Двое агентов ворвались внутрь, из номера послышались их отрывистые предостерегающие возгласы. Постоялец что-то растерянно басил в ответ, однако через некоторое время тон его реплик стал увереннее, а реплики агентов, наоборот, зазвучали на полтона ниже. Мало-помалу все участники несостоявшейся атаки втянулись в номер. Последним туда потихоньку подобрался и агент, прикрывавший запасную лестницу. По его пятам крался портье, внутри у которого все похолодело от дурного предчувствия: вместо отчаянной схватки ему, похоже, предстояло наблюдать очередную будничную нелепицу. Первое, что услышал портье, сунув украдкой голову в номер, был вопрос, заданный вполголоса одним агентом другому: «Что, не он? и ответ, тоже вполголоса: «Да нет, конечно». В номере стоял густой запах спиртного, немытого тела, табака и масляных красок, на полу у стен, тыльной стороной к зрителю, стояло множество картин. Постоялец, широкоплечий черноволосый бородач, расхаживал по номеру среди озадаченных агентов и повторял, размахивая руками и отбрасывая длинные волосы, то и дело падавшие на лоб:

— Пожалуйста, обыскивайте, но имейте в виду: я британский подданный, и я буду жаловаться. Это ваше вторжение совершенно ни на что не похоже. Я художник, а не какой-то там бандит.

— Извините, — примирительным тоном сказал один из фэбээровцев, — мы разыскиваем опасного преступника, у нас есть его фоторобот. По фотороботу портье вашего отеля указал на вас. Что, по-вашему, мы должны были делать?

— Наш портье? — повторил бородач и рассмеялся. — Наш портье человек, не принадлежащий этому миру. Да вы сами посмотрите на него. — И беспощадный палец британского мазилы уставился прямо в выглядывающую из-за косяка растерянную физиономию портье.

Все агенты повернулись к двери. Увидев красный нос гостиничного ключаря, его тяжело ворочающиеся ошалелые глаза, кислую складку рта и оттопыренные уши, они разразились дружным смехом и начали продвигаться к двери, убирая пистолеты.

— Патрик де Соуза — это мой лондонский приятель, — объяснял художник руководителю группы. — Я всегда регистрируюсь в отелях под его фамилией, потому что она хотя бы звучит красиво. А когда я регистрировался под своим именем — Джон Аткинс, — то все проверки начинались с меня, потому что Джон Аткинс — это вроде как Джон Смит, просто отписка в книге для регистрации проживающих. Ну ладно, ребята, вы ни при чем, вы делали все правильно. Виноват этот старый дурень, который от виски и детективов вконец свихнулся.

Агенты вышли в коридор и направились вниз, обмениваясь шутками и посмеиваясь. Портье уныло плелся вслед за ними, ощущая в душе сосущую пусготу. В вестибюле он проскользнул за стойку и притаился там, с болью слушая всякие дурацкие предположения, которые агенты высказывали на его счет. Их старший подошел к стойке, пролистал книгу записи постояльцев, время от времени задавая портье короткие вопросы. Новых постояльцев за последний месяц появилось немного, да и большинство из них уже успело съехать. Оставались двухметрового роста полусумасшедший проповедник, несколько негров-коммивояжеров, несколько женщин без определенных занятий и еще один художник, американец, но пьющий без просыпу. Наводить справки агенту помогал мальчишка-коридорный, по виду — пуэрториканец, живой и острый взгляд которого внушал сыщику куда больше доверия, чем неповоротливые и полные тоски оловянные глаза портье. Когда агенты наконец удалились, портье отослал коридорного и со вздохом вытащил из-под стойки бутылку «Гленфиддич». Хотя ничего плохого вроде бы не произошло, на душе у него было скверно, как никогда. Дабы не усложнять процесс употребления любимого напитка, стаканом портье почти никогда не пользовался и отпивал виски по глоточку из горлышка, оставаясь в результате в здравом рассудке. Однако теперь именно рассудок и казался ему самым страшным врагом. Заурядность и убожество окружающей жизни обступили его со всех сторон в лице людей и предметов, ни один из которых не вызывал у него ни малейшей симпатии. Та напряженная струна, которая зазвучала было в вялой какофонии повседневности, тут же умолкла, оказавшись обманом слуха. Выхода не было — приходилось пить, чтобы боль разочарования не сделалась невыносимой. Портье припал губами к горлышку бутылки и сделал несколько мощных глотков подряд, понизив уровень жидкости чуть ли не на треть. На душе несколько потеплело, жгучая горечь сменилась жалостью к самому себе. Настоящая жизнь бушевала где-то в немыслимом отдалении, и ее сверкающие брызги не доносились до мрачного клоповника, называвшегося отелем «Милагро». Портье со вздохом подумал о том, что лучшие качества его души, похоже, так и останутся невостребованными, и еще раз приложился к бутылке. Мало-помалу блаженное оцепенение сковало его взбудораженные чувства. «Ну и ладно... Ну и бог с ним...» — бормотал он, уже ни о чем не думая. Тот момент, когда он прикончил бутылку, совершенно не запечатлелся в его памяти. Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на кушетке в закутке справа от стойки, куда он позволял себе удаляться только в самые глухие предрассветные часы. Во время же наплыва постояльцев такое пренебрежение своими обязанностями могло стоить места, а найти новую работу в его возрасте, да еще в Бруклине, было очень нелегко. Подумав об этом, портье огромным усилием приподнял голову с подушки, разлепил веки и вдруг с удивлением увидел за стойкой сидящего человека. Тот как раз весьма уверенно рассчитывался с заезжающим клиентом. Проводив клиента и заслышав шевеление на кушетке, неожиданный заместитель обернулся, и портье узнал в нем того самого лохматого художника, на которого навел сыщиков. Бородач беззлобно улыбнулся и сказал: