Андрей Добрынин: Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Произнося свой внутренний монолог, генерал испытывал совершенно неподдельные душевные страдания. Однако ему никогда не пришло бы в голову высказать на людях то, о чем он думал. Точно так же ему и в страшном сне не могло присниться, что он саботирует работу по защите «жизненно важных интересов СССР». Генерал, не раз проявлявший «большую личную храбрость при выполнении заданий партии и правительства», никогда не стал бы высказывать вслух мысли, шедшие вразрез с официальными установками. Такой парадокс в поведении советских функционеров впоследствии не раз будут отмечать российские демократические писатели, умалчивая о том, что сами они в подавляющем большинстве вели себя точно так же, — правда, им, в отличие от генерала, обычно не выпадало в жизни случая доказать свою «личную храбрость». Генерала же увлекала за собой инерция повседневной деятельности, не оставлявшая времени для размышлений на общие темы. Кроме того, он считал, что в нынешней международной обстановке, сложность которой он знал не понаслышке, любые выступления против правящего советского режима объективно нанесут вред России. И все-таки, как часто бывает, самое банальное объяснение жизненной позиции генерала являлось одновременно и самым верным: просто-напросто исполнительность и дисциплина давно уже вошли в его плоть и кровь, а потому требовалось совершенно необычное стечение обстоятельств, чтобы заставить генерала сказать или предпринять нечто выходящее за рамки служебных инструкций и распоряжений начальства.

Аппарат внутренней связи на столе у генерала издал требовательный писк и затем сообщил голосом секретарши (имевшей, разумеется, офицерское звание):

— Павел Иванович, к вам Сергей Николаевич. Примете?

— Ну а как же, если я сам вызывал, — хмыкнул генерал. — Пусть заходит.

Дверь открылась, заместитель генерала не спеша, уверенно вошел в кабинет, жизнерадостно, но почтительно произнес: «Здравия желаю!» и хозяйским движением плотно прикрыл за собой дверь. Генерал нажал клавишу интеркома, сказал в микрофон: «Кофе, пожалуйста» и гостеприимным жестом указал вошедшему на кресло:

— Присаживайтесь, Сергей Николаевич. Курите.

Обращаться к подчиненным на «вы» было не в традициях крупных советских чиновников, и генерал давно уже начал бы «тыкать» своему заместителю, однако такое обращение являлось знаком не только превосходства, но и доверия, а вот доверия генерал к Сергею Николаевичу не испытывал. Заместитель с жизнерадостностью и постоянной готовностью к улыбке сочетал полное отсутствие чувства юмора, а к подобным людям генерал относился настороженно. И все же свое инстинктивное недоверие генерал не мог объяснить только этим. Заставив себя тщательно проанализировать обычное поведение своего заместителя, генерал сделал вывод, что за все время их довольно тесного общения по службе и вне ее — кинопросмотры, дачные прогулки, теннис — Сергей Николаевич умудрился ни разу не выказать идущего от души отклика ни на одно явление действительности, если не считать оценок яств, спиртных напитков, огородных растений и тому подобных чисто материальных предметов. Такое уникальное свойство могло объясниться тремя причинами: либо Сергей Николаевич был туп как бревно, либо являлся законченным эгоистом и подлинный интерес питал лишь к собственной персоне (такие люди, как замечал генерал, обычно страшные зануды), либо, наконец, обладал поистине звериной осторожностью и внутренне всегда оставался начеку. Приглядевшись повнимательнее к своему заму, генерал решил, что в натуре Сергея Николаевича присутствуют все три эти черты: тот и впрямь был туповат, но не во всем, а в том, что касалось литературы, искусства и вообще духовной жизни человечества. Ни о чем подобном Сергей Николаевич за все время их совместной с генералом службы не сказал ни единого слова. Кроме того, генерал заметил, что его заместитель хотя и был с сослуживцами улыбчив и радушен, но ни с кем из них не дружил, а разговаривал только о погоде, футболе и тому подобных предметах — улыбка и теплые нотки в голосе лишь ловко скрывали глубокое безразличие. Что же касается осторожности, то эгоисту легко быть осторожным: на свете нет таких вещей, которые превозмогли бы его любовь к самому себе и заставили бы поступить вразрез с собственной выгодой. «Стучать не станет — несолидно в его чине, но случись что — тут же продаст», — равнодушно думал о своем подчиненном генерал. На своем жизненном пути он видел немало таких молодцов, но всегда успевал вовремя их раскусить и, если дело доходило до борьбы, оказывался наверху. Впрочем, для борьбы с ним Сергей Николаевич был слишком зауряден, слишком бесцветен, а занять без весомых личных достоинств пост генерала не стоило и мечтать. Профессиональные качества Сергея Николаевича, однако, вполне устраивали генерала: заместитель никогда ничего не забывал, отличался пунктуальностью, никогда не надеялся на забывчивость начальства и при необходимости мог работать хоть круглые сутки. С инициативой у него, правда, было слабовато, но это находилось в полном соответствии с общим складом его характера, а потому генерал и не ждал от него инициатив, положившись на собственные.