Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Корсаков с сомнением покачал головой, вспоминая кровожадного бога Ветхого Завета, однако, по опыту зная всю бессмысленность споров, ничего не сказал. Странная логика набожных людей тоже была ему хорошо знакома, и потому он не стал спрашивать Розе, почему для вразумления великих грешников потребовалось уничтожать под Кенигсбергом ни в чем не повинных женщин и детей. Розе между тем продолжал:

— Сам не знаю, как тогда мы доплыли до Росто-ка, — должно быть, погода стояла нелетная, потому что обычно небо кишело вражескими самолетами. Поскольку родителей моих найти не удалось, меня отдали в детский приют в Эберсвальде, но, когда русские форсировали Одер, приют эвакуировали во Фленсбург, где нас и застал конец войны. Я помню, что родители меня любили, но не знаю, за что, потому что я с детства был уродцем. Сейчас-то я могу за себя постоять, а что я тогда мог? Только плакать.

Рос я еле-еле, потому что время было голодное, но и ту еду, что нам давали, у меня отнимали товарищи. Про побои я уже не говорю, меня только ленивый не бил. Однако нашлись добрые люди, которые подкармливали меня и не дали мне подохнуть, а давать сдачи я со временем сам научился. Я понял, что уступать нельзя никому: пусть противник сильней тебя, пускай он наверняка тебя побьет, но ты можешь сделать так, что в следующий раз он не захочет связываться с тобой, потому что ты каждый раз дерешься насмерть. Когда я чуть подрос, я сбежал из приюта. Страна была разрушена, работать было негде, и такие беспризорные ребята, как я, тянулись либо в деревню, либо к казармам американцев. Помню, попадались среди нас такие, которым казалось, будто на их долю войны не хватило, и они повсюду разыскивали оружие, чтобы ее продолжать, а поскольку никто другой не хотел иметь со мной дела, я примкнул к ним. Эти ребята ничего не боялись, и мне пришлось стать таким же, как они, потому что кроме них ко мне никто не относился по-человечески. Когда впервые в жизни найдешь друзей и знаешь, что других друзей у тебя уже никогда не будет, то легче умереть, чем их потерять. Мы разыскивали оружие, учились с ним обращаться, устраивали стрельбы на пустырях и в развалинах. Вот тогда-то я впервые почувствовал, что такое оружие, и полюбил его. С оружием я становился не уродливым карликом, а великаном, хозяином чужой судьбы... Мы начали грабить солдат союзных войск, причем от раза к разу становились все нахальнее. У нас завелись продукты, одежда, деньги, у моих друзей появились девчонки. Я наконец-то начал есть досыта и сразу стал расти — скоро я перерос всех ребят из моей шайки, но красивее я от этого не сделался, и девчонки по-прежнему шарахались от меня. Парни-то хорошо ко мне относились, можно сказать, даже любили, потому что знали: я не струшу, не предам, всем поделюсь с друзьями. Мне просто пришлось стать хорошим, потому что друзья значили для меня больше, чем весь остальной мир, и я должен был заставить их забыть о том, что я похож на чудовище из кино. Ребята, конечно, понимали, что я редкостный урод, но им это даже нравилось: они мной гордились, называли меня «наше страшилище» и пугали мной других беспризорников. Я к тому времени уже мог ударом кулака сбить с ног любого взрослого, так что боялись меня не зря. Но хоть я и был знаменитостью, все равно я во всех затеях старался держаться впереди всех, потому что мне казалось, будто в компании меня только терпят из милости. И все у нас шло удачно до тех пор, пока мы не задумали налет на один продовольственный склад американцев. Охрану мы сняли без особого труда, но, когда уже выносили ящики с продуктами, на Нас совершенно случайно наткнулся патруль военной полиции. Началась перестрелка, нам предложили сдаться, но ребята не хотели сдаваться... — Розе помолчал и закурил новую сигарету. Некоторое время он следил за поднимавшимися к потолку волокнами дыма, а потом севшим голосом произнес: — Все были убиты. Мы держались до конца, как настоящие солдаты, и все мои друзья погибли. Я видел смерть каждого из них. Американцы подтянули к складу тьму солдат, броневики, но ни одного из нас им не удалось взять живым. Пальба стояла такая, что весь город не спал, и в конце концов я остался один. Пока они собирались с духом, чтобы пойти на штурм, я нашел канализационный люк в полу и спустился в него, а сверху обрушил штабель каких-то коробок. Возможно, меня даже и не искали — они ведь не знали, сколько нас было. С тех пор я всю свою жизнь нигде не мог стать своим, — с тяжелым вздохом закончил свой рассказ Розе.