Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Проснувшись, он не сразу понял, где находится, и только вид Эрхарда Розе вернул его к действительности. Тот уже успел раздеться и, судя по мокрым волосам, совершить омовение, а теперь лежал, закутавшись в одеяло, как мумия, потягивал пиво из банки и мрачно глядел в потолок. Заметив, что Корсаков не спит, он спросил:

— Не возражаешь, если я закурю?

— Можешь и мне дать сигаретку, — добродушно сказал Корсаков.

— Ты же вроде не куришь? — удивился Розе.

— Сегодня можно. Стоит расслабиться после трудов праведных. А вообще-то снайпер курить не должен — уж лучше пусть напивается время от времени. У того, кто курит, уже нет той уверенности в руках. Тем более что на позиции, как правило, нет возможности ни возиться с сигаретами, ни пускать дым. Тебе-то можно, — добавил Корсаков, — ты, конечно, хороший стрелок, но ты не снайпер, а снайпер и просто хороший стрелок — разные вещи.

— Да уж, потрудились мы на славу, — проскрипел Розе, видимо, думавший о своем. — Сотни две мы убили, как думаешь?

— Думаю, что сотни полторы, — ответил Корсаков. — А что?

— А сколько из них женщин и детей? Человек пятьдесят?

— А, вот ты о чем, — поморщился Корсаков. — На войне без этого не обходится, Эрхард. Всегда найдется псих, для которого главное — дорваться до крови. Ты же не стрелял в женщин и детей, значит, и грех не на тебе.

— Нет, и на мне тоже, — возразил Розе. Голос его зазвучал торжественно. — Я родился в Кенигсберге и был еще мальчишкой, когда русские начали штурм города, но многое прекрасно помню. Помню горящие дома, горящие деревья на улицах... Город и перед этим бомбили американцы, но все знали, что налет можно пересидеть, что они сбросят бомбы и улетят. Русские не собирались никуда уходить — им нужен был город вместе со всеми, кто в нем находился. Когда оборона затрещала, уцелевшие войска стали отводить к порту Пиллау, чтобы эвакуировать морем, но вместе с войсками двинулось и население — десятки тысяч беженцев. Пиллау стоит на узкой косе, и по косе, сплошь забитой людьми, лошадьми, повозками, военной техникой, русские били из пушек с окраин города, с кораблей, с воздуха. Все, что находилось на косе, они смешали с песком — до сих пор удивляюсь, что в том аду кто-то еще уцелел. Когда вокруг стали рваться бомбы, меня швырнуло взрывной волной в сторону, я потерял сознание, а когда пришел в себя, то вокруг были только трупы и горы песка, а под песком — тоже трупы. Многие мертвецы до того обгорели, что невозможно было не только опознать их, но даже понять, женщина это или мужчина. Среди воронок и холмов песка бродили уцелевшие, пытаясь отыскать своих. Бродил и я, но родителей найти так и не смог. Не думаю, чтобы они смогли спастись, — скорее всего их либо изуродовало до неузнаваемости, либо засыпало песком. Со стороны Кенигсберга подходили все новые беженцы — они подобрали меня и на повозке довезли до Пиллау, а там посадили на корабль. Это было маленькое рыболовецкое суденышко, и просто чудо, что русские летчики его не утопили: точно такой же кораблик, точно так же забитый людьми, штурмовики пустили ко дну на наших глазах. Когда тот корабль накренился и люди с него посыпались в воду, со мной сделалось от страха что-то вроде истерики, и я потом почти два года не мог нормально говорить. Но потом постепенно это прошло...

Розе умолк на минуту, глотая пиво, затем затянулся сигаретой и продолжал:

— Я к чему об этом рассказываю? Всегда стоит задуматься над тем, что ты делаешь сейчас, и тогда можно представить себе свое будущее. Немцы на Восточном фронте тоже не задумывались над тем, что они воюют: они говорили, что выполняют свой долг, а все остальное не их ума дело. Но вслед за ними шли зондеркоманды, а потом и их самих посылали жечь деревни и убивать мирное население. Немцы творили страшные грехи, и я презираю тех, кто говорит, что во всем виноваты только эсэсовцы: они просто боятся посмотреть правде в глаза. Если ты создаешь убийце условия для того, чтобы он мог

безнаказанно убивать, то разве ты сам не убийца? А потом, когда ты стал соучастником, он говорит тебе: «А чем ты лучше? Убивай и ты тоже!» Господь воздает каждому по делам его, и я знаю: то, что я видел под Кенигсбергом, как раз и было воздаянием немцам за их грехи.

— Но если господь воздает точно мера за меру, то тогда русские должны были жечь деревни, убивать мирных жителей... Насколько я знаю, они этого не делали, — заметил Корсаков.

— А я и не говорил, что точно, — возразил Розе. — Господь напоминает грешнику о том, что творящий зло может и сам стать жертвой, и тем призывает его к покаянию. Лишь оказавшись в шкуре жертвы, грешник способен покаяться. Но по своему бесконечному милосердию господь вовсе не стремится уничтожить грешника — он только хочет пробудить его душу от греховного сна.