Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Эй, Винс, где ты там? Иди скорей сюда!

— А мне что делать? — донесся откуда-то слева голос Жака Вьена.

— Оставайся там и смотри, чтобы к нам никто не подобрался. Я покараулю с другой стороны.

Корсаков наконец разглядел, где сидел Жак Вьен со своим пулеметом. Рядом с куполообразной крышей одного из строений возвышалось странное сооружение, похожее на усеченную фабричную трубу с площадкой наверху, обнесенной парапетом. На площадку вела деревянная лестница. Корсаков догадался, что купол обозначает мечеть, а возвышение с лестницей служит минаретом. Впрочем, в настоящий момент оно служило пулеметным гнездом для Жака Вьена. Бельгиец проник в мечеть, через дверку вышел к подножию лестницы, которую от дворца загораживал увенчанный куполом куб мечети, и, поднявшись по ней, сразу получил прекрасный об- зор большей части кишлака. Люди Адам-хана, побоявшись осквернить святое место, совершили ошибку, лишившись прекрасной пулеметной точки, которую не преминул использовать противник. Жак Вьен справедливо считался придурком всюду, где бы он ни работал, но ему посчастливилось обнаружить в себе неожиданный талант — талант пулеметчика. Корсаков с удовольствием эстета наблюдал за тем, как он стрелял по дворцу. Бельгийца стоило упрекнуть лишь в том, что, ведя огонь с парапета, он был весьма уязвим для ответного огня, так как его плечи, грудь и голову парапет не закрывал. Однако Жак Вьен имел смутное представление об опасности — его храбрость была храбростью человека, лишенного воображения. Сейчас Корсаков видел только его берет, маячивший над парапетом. Спрыгнув с крыши и обходя тела убитых бандитов, валявшиеся на площади, Корсаков направился к зданию резиденции. Неожиданно прямо перед ним грохнулся в пыль и забился в агонии афганец с перерезанным горлом. Корсаков посмотрел вверх и встретил безумный взгляд Карстена Томаса, но немец тут же повернулся и исчез внутри помещения. На первом этаже толстый слой пыли покрывал все — скомканные ковры, обломки мебели, выломанные взрывами куски стен и трупы людей. Сквозь проломы Корсаков увидел площадь по другую сторону дворца — там чадили два грузовика, осевшие на простреленных шинах, но дым не успевал подняться к небу — его тут же сносило ветром. Вокруг машин валялось добрых два десятка трупов — видимо, эти люди как раз собирались отъезжать, когда попали под обстрел. Кое-как пробираясь между загромождавшими комнаты предметами, Корсаков дошел до лестницы на второй этаж и поднялся наверх, по дороге перешагнув через застрявший на ступеньках труп женщины. На втором этаже его глазам предстала сцена допроса. В ряд стояли трое захваченных в плен людей Адам-хана и бородатый старик, судя по одежде — мулла. Четвертый бандит, раненный в ноги, сидел, прислонившись спиной к стене и свесив голову на грудь. Из смежной комнаты доносились всхлипывание и подвывание. Покрывая эти звуки, успокоительно гудел надтреснутый бас Эрхарда Розе. Допрос вели «близнецы» Томас и Байтлих, а Фабрициус сидел на корточках в углу, внимательно наблюдая за происходящим. Корсаков подошел к Фабрициусу, присел на корточки рядом с ним и спросил:

— Что это у вас покойники из окон падают — разве дело не кончено?

— Ребята спрашивают этих халатников, где Адам-хан, — пояснил Фабрициус. — Думаю, что мы его укокошили, однако надо удостовериться. Найдем труп, отрежем башку и прихватим с собой.

— Ты что, серьезно? — поднял брови Корсаков.

— Конечно. Наниматель вправе знать, за что он платит деньги, — пожал плечами Фабрициус и переключил внимание на допрос.

Карстен Томас размахивал кинжалом перед глазами одного из пленных и орал:

— Адам-хан! Адам-хан! Где Адам-хан, скотина? Будешь молчать, и тебя прирежу, как барана!

— Помоги ему, Винс, объясни этим ублюдкам,

что нам нужен Адам-хан. Скажи, что одного из них мы прирезали для примера, точно так же перережем и остальных, если не получим Адам-хана, живого или мертвого. Скажи, что расстреляем женщин и детей, которые вон в той комнате.

Корсаков подошел к пленным и заговорил на фарси, поочередно подходя то к одному, то к другому и глядя в глаза, полные ненависти и страха. Только у старичка-муллы взгляд был безмятежно спокоен. Томас не выдержал и заорал вновь:

— Молчишь? Говори, сука! Говори!

— Заткнись, — оборвал его Корсаков и вновь обошел маленькую шеренгу пленных, повторяя те же слова, но ответом ему вновь было молчание. Томас неожиданно отшвырнул его в сторону и со сдавленным рычанием всадил кинжал в грудь одному из пленных — тому, что стоял ближе всех к двери на галерею. Удар был нанесен профессионально — точно в сердце, жертва обмякла и безвольно повалилась на пол.