Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Шарлю, похоже, тоже не терпелось проверить сохранность материалов — с такой готовностью он кивнул и бросился в люк. Через минуту снизу донесся его голос, полный облегчения:

— Все в порядке! Они вскрыли тайники, но ничего не тронули, кроме оружия. Правда, там все залито кровью — она до сих пор капает сверху.

— Мсье Тавернье, — любезно сказал Корсаков, — простите, но мне некого больше попросить навести порядок в нижних помещениях. Придется вам заняться этим делом. Ведро вон там, если его ненароком не продырявили.

Тавернье и в голову не пришло возразить Корсакову — он зачерпнул ведром забортной воды и спустился вниз, где при свете тусклых лампочек увидел, что изрешеченные доски настила над его головой во множестве мест сочатся кровью, темно-багровая жидкость лениво плещется в проходе между емкостей для рыбы, стенки кают и корпуса судна сплошь в кровавых потеках, а на залитом кровью полу коридорчика кто-то, судя по следам, успел неоднократно поскользнуться. Шарль в носовой части открывал чемоданы с аппаратурой и пленкой, чтобы убедиться в сохранности отснятых материалов. Обернувшись на шум шагов и увидев Тавернье, он радостно провозгласил:

— Добро пожаловать в школу юнг, сударь! Веселенькая уборочка нам предстоит, ничего не скажешь. Одно утешает: эти молодцы, что сидели здесь в осаде, ничего не тронули, кроме пулеметов, — из них они палили через доски в тех, кто находился на палубе.

Сверху послышались тяжелые шаги, невнятные слова, и затем у борта раздался громкий всплеск. Вслед за этим со стороны моторного отсека донесся сбивчивый кашель мотора, который становился все громче, ровнее и увереннее, пока баркас не дрогнул и не тронулся с места. Судно набирало скорость, и вместе с тем с обоих бортов раздавались тяжелые всплески. Тавернье насчитал их девять. Баркас, все ускоряя ход, двигался по направлению к границе. Тавернье, вынув из ведра мокрую тряпку, с размаху хлопнул ею по окровавленной стенке и принялся смывать потеки крови.

— Да, работенки здесь хватит на все плавание, — проворчал он. Взглянув на потолок, он приказал Шарлю: — Ступай наверх, открой люк, куда сваливают рыбу. Будешь принимать от меня ведра с грязной водой и подавать мне с чистой. Кстати, постарайся найти швабру и сбрось ее мне.

— Черт возьми, — воскликнул Шарль, — у меня такое ощущение, будто я снова в армии!

— А мы и есть в армии, — мрачно возразил Тавернье. — Во всяком случае, командир у нас точно есть.

— Что ж, будем выполнять приказ, — заключил Шарль и направился к лестнице.

Генерал раздвинул тяжелые шторы, создававшие в кабинете уютный полумрак, и посмотрел в окно на Лубянскую площадь. Про себя генерал всегда называл площадь Дзержинского именно так, поскольку любил все исконно русское и был убежден в том, что наступит день, и официальный интернационализм державы сменится почитанием ее истинных духовных основ: русской истории, русских традиций, православной религии. Однако солдату приходится защищать свою родину такой, какова она есть, а не тот идеал родины, который живет лишь в его воображении. Это умозаключение позволяло генералу спокойно работать и в полной мере проявлять свои выдающиеся качества разведчика, главным из которых, как считал он сам, являлось терпение. И в том деле, которое он вновь обсуждал сейчас со своим заместителем, требовалось терпение — спешкой можно было только все испортить.

На площади вокруг памятника Дзержинскому хаотично кружился, блистая эмалью, многоцветный водоворот машин. С выцветшего и как бы слегка вибрирующего неба на город струился прозрачный поток зноя, сливаясь с поднимающимся от земли ма-.ревом выхлопных газов. В этом движении воздуха темная громада Госплана утратила резкость очертаний, а более отдаленные здания подрагивали и студенисто растекались. Глядя на раскаленную жарой Москву, генерал ощутил смутное удовлетворение: кондиционер создавал в кабинете приятную прохладу, в которой витали запахи кофе, американских сигарет, даже большинству работников Комитета недоступных, и французского одеколона, привозимого из Парижа специально для генерала. Достаточно было представить себе, как плавятся в своих раскаленных стальных коробках водители автомобилей, кружащихся по площади, и невольная ироническая улыбка трогала мужественный рот хозяина кабинета. Генерал не терпел суеты, считая, что истинно важные дела представляют собой плод долгих неторопливых размышлений. А о том деле, материалы по которому лежали у него на столе, немало размышляли и он сам, и люди из Аналитического отдела. На фотографиях, полученных со спутника, объект, строившийся на окраине небольшого иранского городка, из хаоса траншей, котлованов и недовыведенных стен превращался в четко продуманный производственный комплекс.