— И вы думаете, что Магомет мог его убить?
— Мог. Если выжил и освободился.
— Но как, по-вашему, мог он узнать, вышел Скальп и куда поехал?
— Здесь у Скальпа много врагов оставалось. Кое-кто мог стукнуть Магомету.
— А еще кто?
— Еще Гиря. Тот тоже на Камчатке. И тоже из-за Скальпа. Поначалу, когда Авангард прибыл, чуть ли не с одного котелка жрали. Но потом тоже не поладили.
— Из-за чего?
— Посылку Гиря хотел утаить свою. От всех. И от Скальпа. К тому времени он харчей кой-кому задолжал. То ли рассчитаться хотел потихоньку, то ли сожрать втай. Но у нас полагалось посылку «бугру» отдавать. Он делил. А уж из того, что Гире оставалось, тот мог отдавать долг. Он же втихую хотел… Но со Скальпом шутки плохи. Не то посылку отняли — взбучку получил. Другим в назидание. Чтоб неповадно было. Только потом узнали мы, что у Гири плохо было с желудком. Несварение какое-то. И ему посылка эта — вроде диеты — во как нужна была! Ну и единственный, кто об этом знал, так это был сам Скальп. Знал. И «стукнул» на мужика. Знал и подвел под Камчатку…
— Был ли такой, с кем он до конца дружен остался?
— Скальп?
— Нуда! — торопил Яровой.
— Надо вспомнить, — задумался свидетель и, помолчав немного, сказал.
— Нет. Такого не было…
Семен вошел нахальными мелкими шажками. Оглядел Ярового, начальника лагеря. Увидев фото, расхохотался визгливо:
— Знать, Камчатка сработала…
— Почему? — внимательно посмотрел на него Яровой.
— Там его кенты.
— Какие?
— С ними он дружил. Потом разругался.
— И что?
— Вместе нас обдирали. А куш у каждого свой был.
— Скальп — вор?
— Здесь им стал.
— Расскажите.
— А чего скрывать? С кем он тут только не работал. Поначалу с Драконом наши пайки делил. С Оглоблей. Потом с самим Магометом. Но он законов наших не знал. Потому их заложил и сам погорел.
— Какие еще законы?
— А такие! Вор «в законе» неравному по званию, не принадлежащему к касте, не даст никогда столько, сколько себе возьмет. Обязательно урежет. Так всегда было. А он справедливости хотел, где ее сыщешь нынче? — вильнул глазами в сторону Виктора Федоровича мужичонка.
— Ты по сути давай говори! Со следователем разговариваешь. А не за бараком шашни разводишь! — побагровел начальник лагеря. И, извинившись перед Яровым, написал на клочке бумаги: «Это — педераст».
Аркадий прочел. Улыбнулся. Кивнул Семену:
— Продолжайте, свидетель.
Семен вильнул спиной:
— Аферист он высшего сорта. Этот Скальп. Из всех выжимал. Где по слову «бугра», где от себя. Грозился. На многих дань наложил.
— Какую?
— Харчами.
— Расскажите.
— К примеру, застукает двух педерастов. Что тут особого? Лагерь. Плоть допекает. Так он и с них проценты брал. Под страх. У нас здесь свой закон. Актив может иметь много «подружек», а она, то есть он, пассив, одного. За измену смерть полагается и «подружке» и сопернику. Но случаи бывали, и вот когда Скальп такое видел, он брал с обоих дань. За свое молчание. «Подружек» старались перекупить. Вроде сводни. Те выбирали партнера авторитетного. Кому посылок шло много. Богатые. С теми все старались заигрывать. У иного две, а иногда и по три «подружки» водились. У другого— ни одной. Так эти разово пользовали. Так Скальп с шестерых дань брал. Хотя сам никого не пользовал.
— Вы тоже платили ему? — спросил Яровой.
— Был грех.
— А почему вы думаете, что камчатские дружки его убили?
— Кто же еще? Они. Те на него особо злы были. Все клялись отомстить.
— А кто мог?
— Любой.
— И вы? — спросил Яровой, улыбнувшись едва заметно.
— И я! — осмелел педераст.
Яровой затянулся папиросой, чтобы не рассмеяться.
— А что? Он от меня мое забирал. Кровное. Да еще добавьте, сколько я ночей не спал! От страха, что выдаст. Он же «сука», от него чего хочешь ждать можно. Они ничем не брезговали. Любым приработком дорожили. Со всех шкуры драл и этот. Потому и звали его так — Скальп.
— Что ж, знакомьтесь, — пододвинул листки протокола допроса Яровой.
Семен побежал по строчкам быстро. Шевелил губами. Потом, подписав, вильнул телом.
— Мне можно идти? — спросил он Ярового.
— Иди! — не сдержался начальник лагеря.
— Позовите Лукича! — попросил Яровой.
— Сейчас, сейчас, — угодливо улыбнулся Семен, уходя.
— Терпеть его не могу! — признался Виктор Федорович.
— Что поделаешь! Терпение нас вознаграждает за труды. А терпимость — мать благоразумия. И тут ничего не поделаешь, надо и такого выслушать. Чтоб сведений о Скальпе было как можно больше. Что ни говори, и этот добавил кое-что к его характеристике.
Читать дальше