Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка

Но вот невдалеке завизжало, будто чья-то дверь на ржавых, несмазанных петлях любопытно приоткрылась. И вдруг ухнуло пушечным выстрелом. Яровой оглянулся и заметил, как совсем неподалеку от него ломаются и тут же рождаются новые торосы. Льдины наползали одна на другую. Вздыбливая, крошили те, какие послабее. Лед жил. Его ломало течениями, а морозы сковывали и выдавливали на поверхность льдины редкой красоты. Глянешь — и не верится, что не руками человека, а прихотями, капризами природы сотворено подобное. Вот три атланта встали в полный рост и подпирают мощными руками льдину, как землю. А она давит на их головы, плечи… Чуть дальше, на горе, конь без всадника. А это? Яровой глазам не поверил — точная копия двуглавого Арарата. Только уменьшенная во много раз.

Но вот что такое? Чья-то тень мелькнула. А может, показалось? Яровой вгляделся. Белый, как изваяние из снега, песец отскочил от человека шагов на двадцать, и сидит, льдами любуется. Если бы не черные, озорные глаза, за ледяную игрушку принять недолго. Вон сколько важности в позе. Сколько гордости! Прямо статуя, а не песец! Но попробуй Аркадий свистнуть, и эта важность, прижав уши, стреканет в торосы без оглядки, унося в хвосте испуганное сердце. Но Яровой не любил пугать зверушек. Он так же молча наблюдал за песцом. Тот нюхал воздух. Тихонько тявкал. Потом громче. Подружку звал. Скоро весна…

Яровой осторожно пошел по льду. Пора возвращаться.

Ступив на берег. Аркадий оглянулся. Хотел попрощаться с океаном. И тут же схватился за фотоаппарат. Из полыньи, в которой недавно охотился тюлень, высунулась любопытная морда белого медведя. Он обнюхивал следы около полыньи. Аркадий успевает сделать кадр и уходит от океана.

Время близилось к полудню. Снег уже не хрустел под ногами. Стал мягче, податливее. Значит, потеплело. Да оно и заметно. Вон горностай — хвост веером распустил, за подружкой по сугробам быстрее ветра носится. Глазенки, как две черные бусины. За долгую зиму истосковалось зверье по теплу.

А вот что это такое? На маленьком деревце снежными комками куропатки отдыхают. На солнце греются. Если бы не глаза, что резко чернеют на фоне белого оперения, куропаток невозможно было бы заметить, отличить от снега. Но с теплом и они сменят оперенье. Покрасятся под цвет причесок ереванских модниц — рыжий с пегим вперемешку. Только у куропаток цель противоположная — стать незаметными…

Яровой удивился. Давно ли он шел сюда! Всего час назад. Тундра казалась такой холодной, безжизненной. А сейчас… На глазах ожила, изменилась, наполнилась голосами, криками. Под каждым сугробом кто-то просыпается, весь снег исчерчен, словно разрисован, разными следами.

Вот мышь бежала. Уже беременная. Часто останавливалась, отдыхала. Вон снег подтаял, где ее живот был. Под пустым животом снег не тает. Вон какими мелкими шажками шла. Совсем тяжело ей было. Но что это? Что так испугало мышь? Почему она вся вжалась в снег? И побежала суматошно. Лапы от страха вздрагивали — вон какие неровные следы! Куда же это? Чужая нора! Выгнали. А еще соседи! Но кто ее гнал? Опять лиса. Не бежала— летела. Прыжки большие, сильные. И все ж догнала. У самой норы. Вот маленькая капля крови замерзла. Потерянным рубином на солнце горит. А вот и сама рыжуха в чьи-то лапы попалась. Лишь пучки шерсти по снегу разметаны солнечными искрами. Да, следы борьбы. За жизнь. Снег истоптан, исцарапан, изглодан. Попалась плутовка в лапы целой волчьей стаи. Изорвали на мелкие куски. Всю без остатка съели. Ни костей, ни хвоста. А лисята, наверное, ждут свою мать. Острыми мордочками снег и воздух нюхают. Где она? Розовое пятно замарало снег. Это все, что от нее осталось. Последнее тепло, последнее дыхание жизни ушло, растаяло. Нет их. В тундре побеждает тот, кто сильнее.

А кто там в снегу копошится? Кто там ворчит? Енот! Конечно, он! Детвору на прогулку вытаскивает. Пора! Уже большие. Но дети не хотят. Шубенки хоть и теплые и мороз в них не страшен, но в норе лучше. Темно и спокойно. А там снаружи — лисы и песцы, волки и медведи. Хорошо взрослым. Они все знают и понимают. Тут же попробуй, запомни, кто тебе больше опасен. Отличи каждого по запаху. В игре все перезабудешь. И родного отца за волка примешь. Что? Тяжело всех прокормить? Самим пора добывать? Что ж, может, и верно. Отец настырен. За воротник ухватил и тянет наружу. А ребятня орет. Как трудно становиться взрослыми, как не хочется расставаться с детством! Троих вытащил енот. Но четвертый, самый маленький, самый любимый, застрял, лапами упирается, визжит, плачет. Просит отца не гнать на прогулку. Кашляет, вцепившись и материнский бок. Больным хочет прикинуться. Но отец неумолим. И со слабым писком приходится покориться…