Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка

— После лагеря?

— Я о вербованных. И не потому, что им здесь не нравится. Сама природа естественный отбор делает. Оставляет тех, с кем не грех и силой померяться. Столкнуться в поединке. Слабых выкидывает. Не признает. Ломает. Болячками разными напичкает.

— А сам откуда?

— Воронежский я. С комсомольцами сюда приехал. С первой партией. На строительство трассы. Тут мои дети родились. Теперь и двух внуков имею. Вся семья — магаданцы, северяне. Все в меня пошли!

— Сколько же вам тогда было?

— Семнадцать.

— В Воронеже есть кто-нибудь?

— Были…

— Умерли?

— Погибли. В войну.

— А сам воевал?

— Еще бы! С сорок третьего и до конца.

— И снова сюда! Немыслимо.

— Почему же?

Оба помолчали.

— Скажите, Игорь Павлович, а как по вашему все-таки мог быть убит этот… неопознанный? — вырвалось у Ярового то, что неотступно занимало его мысли.

— Есть у человека на голове три уязвимые точки. Если хоть по одной из них слегка ударить — смерть.

— Но откуда о них могут знать заключенные? Если допустить, что убийца из их среды.

— Среди них бывают и гомеопаты, и знатоки иглотерапии.

— При вскрытии можно обнаружить?

— Не знаю.

— И это дает разрыв сердца?

— Кровоизлияние в мозг или скоротечный паралич. Еще — шок.

— А разрыв сердца?

— Это устаревшее определение. Теперь говорят о несработке или закупорке клапанов сердца, порыве артерии, но не о разрыве…

— А как делают порыв артерии?

— Есть так называемая сон-трава. Ее сердечники пьют, но в малых дозах. Чуть увеличь — и артерия умрет. Отвар с виду безобидный. И травка… Но по силе— слона свалить может… А сейчас продолжим. Если не возражаете.

— Да нет. Почему же, — неохотно согласился Яровой. Ему уже стало надоедать назойливое напоминание спутника о своем прошлом.

— В тот первый год, когда мы сюда приехали с ребятами, город выглядел совсем иным. И всем нам он тоже показался тогда угрюмым, серым. Но мы научили его улыбаться и радоваться. Хохотать до слез.

— ?

— В первой партии не было девушек. А приближался новый год. А какой праздник без Снегурочки, без троек? На то и другое в те годы был дефицит. Ну, с клячами — ладно, шестерых ребят, что поздоровее других, решили в сани запрячь, а вот с дамой… Ну хоть напрокат бы, взаймы всего на один день. Но негде. И тогда додумались парня Снегурочкой сделать. Но где взять обмундирование? Поскольку женщин не было, в магазинах для слабого пола ничего не продавалось. Решили сами сшить. А из чего? В ход пошли простыни, марля и прочее. В общем, за неделю кое-как приодели парнягу. Он, как на грех, здоровый бес оказался. Натянули мы на него сарафан, а из-под него сапожищи сорок шестого размера разорванной пастью выставились. Ну, мы валенки нашли. Кое-как их зубным порошком закрасили. Стали кокошник примерять, а Снегурочка заупрямился. Кричит — не хочу, дескать, звание свое мужичье позорить. Ну, говорим, потерпи. Для людей ведь. Уговорили еле-еле. Выехали наши сани на центральную улицу. Все хорошо. Дед Мороз со Снегурочкой в обнимку едут. Народ с праздником поздравляют. Снегурка боцманским голосом здоровья желает всем. И вдруг глянули, что такое? Почему люди со смеху валятся? На Снегурку пальцем тычут. Присмотрелся я и обомлел. Как это мы забыли? У нее усы больше, чем у деда Мороза…

— А вы, Игорь Павлович, где учились? — спросил невпопад Яровой.

— В Хабаровске. Горком комсомола направлял.

— Да. Богатая у вас жизнь.

— Не знаю, не знаю… Трудная — это верно. Но тем и дороже, что трудная.

— А почему с должности начальника лагеря ушли? Тяжело стало? В городе решили осесть?

— Так надо было, — буркнул Бондарев. И нехотя, через паузу, добавил: — Зато мой стажер — начальник этого лагеря теперь. Всегда заходит. Советуется. Большого полета парень. Далеко пойдет. Я это сразу видел. Потом сам его на свое место рекомендовал. Я же в том лагере часть своей жизни оставил. Кому, как не мне, знать, кто там справится… Хватит об этом. Вон Рыба идет. Ох и бандюга был! Сволочь — редкая. В лагере его свои же жестоко били. Чем попало. Пока горбатым не сделали.

— За что?

— Нет на свете ни одной пакости, какую этот мерзавец не смог бы утворить.

Рыба тем временем, заметив Бондарева, приподнял шапку, переломился в пояснице:

— Здравствуйте, — улыбнулся плутоватыми глазами.

— Здравствуй, — сдержанно и строго ответил Бондарев.

— Он совсем старик, — удивился Яровой.

— Бог шельму метит.

— А чем он отличился?