Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

— Я не баба! Не шестерка! Мыть чужое говно не привык! Пусть всякий хрен голландский сам из-под себя грызет!

— Злой ты, Колька! Молодой, а хуже зверя. Будто на цепи всю жизнь просидел. Как жить среди людей собираешься? Подумай. Может, пора на себя со стороны глянуть?

— Это из тюряги, что ли? С меня дозарезу хватило. Я никого не трогал. Меня все мучили. Я не нападал ни на кого. Всю жизнь только защищался. А впрочем, зачем ворошу? Кто, не пережив такого, поверит чужому? Глянуть на себя со стороны? А зачем? Лучше, чем был, не стану. Иным делают те, кто со стороны вприглядку меня знает. Им проще… Потому что моего не испытали, не хлебнули, не перенесли!

Участковому неловко стало. И, потоптавшись у порога, он вскоре ушел, понимая, что Кольке после больницы и впрямь отдохнуть надо.

Колька в эту ночь долго не мог уснуть. Все ворочался на старом пропотевшем матраце — жестком, как доска.

«С первой же получки новый куплю. Как спать на этой вонючке? Все бока, как на кулаках, катаются!» — встал Коршун. И, достав одеяла, хотел постелить их на матрац, чтоб мягче и теплее спалось.

«Из чего он соорудил себе эту подстилку? — хватил Коршун матрац за угол и замер: Показалось? А может, в самом деле?» — откинул простыню, прощупал матрац, и горячий нот мигом залил лицо.

Коршун разорвал хлипкую материю. Увидел пачки денег, связанные веревочками, бинтами, а то и просто нитками. Пачки десяток, полусоток и сотенных, были и пятерки, даже трояки. Никакими купюрами старик не брезговал. Не доверял никому. Сам на них спал. Чем больше денег, тем крепче сон. С ними ему было спокойнее. Они заменили родню, детей и друзей. Деньги были его жизнью, ее смыслом. Он дышал, он радовался, пересчитывая их. И копил… Он любовался ими. Он не расставался с ними ни на день. На них и умер. Никто из поселковых не поверил бы, что этот дедок имел такую кучу денег. Никто не позарился на его вещи и тем более на матрац, похожий на собачий тюфяк, который давно пришло время вышвырнуть за порог.

Колька пересчитал деньги. Их было так много, что дрожали руки от волнения. Ему никогда в жизни еще не доводилось видеть такую прорву деньжищ… Он потел и мерз, он трясся над каждой трешкой и считал себя теперь самым счастливым и богатым человеком.

«Куда их притырить? Нельзя ж оставлять вот так — на виду! А вдруг кто-нибудь догадается? Нет, их надо убрать с глаз», — решил Коршун. И теперь никак не мог уснуть, считая для себя западло и кощунство — спать на деньгах.

За два дня в поселковом магазине Колька сделал столько покупок, что поневоле обратил на себя внимание продавца. Та шепнула участковому. Тот решил провести обыск в комнате Кольки, как только тот уедет на буровую.

Но вахте Беспалова, как узнал Коршун, предстояло отдохнуть еще два дня до отъезда в тайгу. И Коршун решил сделать под койкой погребок и занычить, спрятать в него деньги.

Провернуть это он успел за полдня. И едва подмел, как в дом без стука, без предупреждения вошел участковый.

— Говорят, ты неплохо обживаешься у нас? А на какие шиши покупки в магазине делаешь дорогие? Где деньги взял? — не вытерпел участковый. В его голове крутились всякие подозрения.

— Не украл и не отнял ни у кого. Свое трачу, что от бабки получил в наследство. Да сам в зоне заработал. А кому поперек горла мои покупки — пусть ожмурится, как падла!

— Я ничего не имею против. Но почему по приезде ты не сказал, что имеешь при себе деньги? Ведь я спрашивал!

— Я думал, о крапленых узнавали. А у меня — свои, — выкрутился Коршун.

Но участковый задавал новые вопросы, словно из души тянул:

— А сколько их у тебя было? Какой остаток? Что собираешься купить?

Коршун побагровел:

— Слушай, ты, не наезжай! Не суй свой шнобель в мою жопу! — стиснул он кулаки.

Участковый понял, что перегнул, а разговор продолжать бессмысленно.

Когда он вышел, Колька накрепко закрыл за ним дверь на все запоры и крючки, вернулся в комнатенку злой.

Деньги уже не радовали Коршуна. И, поняв, кто засветил его участковому, наметил для себя новую жертву.

Кольку трясло, как в лихорадке, после разговора, и он решил пройтись по тайге, остыть, прийти в себя.

Коршун закрыл жилище и вышел в сумерки — тихие, спокойные, прохладные. Он брел меж деревьев, кустов, не торопясь, впитывая в себя покой тайги, старался не шуметь, не пугать тишину леса. Как вдруг услышал в стороне приглушенные кустами и сумерками голоса. Остановился, прислушался. Голоса показались знакомыми. Стал приближаться. И увидел на лужайке под деревом троих парней из тех, кто налетели на него в общежитии и едва не убили.