Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

В дверь палаты заглянула медсестра и, увидев Коршуна сидящим на постели, спросила:

— Вам судно?

Фартовый ушам не поверил. И заулыбался, закивал головой, сердце от радости защемило. Он забыл о гипсе и бинтах, выволок ноги из-под одеяла. Но в это время вошла толстая санитарка, держа в руках ночной горшок.

Она ловко обхватила Коршуна за пояс, приподняла. Втолкнула горшок под зад.

— Ты чего, дура? Кто тебя звал, толстожопая кобыла? Зачем мне под жопу кастрюлю сунула?

— Сам дурак! Просил, мне сказали. Я и принесла, чтоб в постель не насрал!

— Я горшок не просил! От вашей хамовки человеку только копыта отбросить. Не то на горшке ноги не удержат. Ваш повар, муди ему вырвать, весь смак из котла сожрет, а мне говно оставляет. От него в кишках ничего не заводится!

— Молчи уж! Тебе ли жаловаться? Судно подай под зад, накорми, и все недоволен!

— Это судно? Дура безмозглая! Гнида лысая! — понял Коршун свою ошибку.

— Я — гнида! То-то и похожа на нее, что ни в один халат не лезу. Будешь обзываться, не гляну, что больной, по соплям живо съезжу, говнюку! — пообещала баба. И, выдрав горшок из-под задницы Коршуна так, что тот головой в стенку ударился и застонал, хотела выйти, но в эту минуту в палату вошел Баргилов.

— Что вы натворили? — сдвинув брови, он глянул на санитарку.

— Судно взяла у этого! — указала на Коршуна.

— Так взяли, что больной чуть голову не разбил о стену? Вон из больницы! Чтоб духу не было! Сегодня ж, вон!

— Простите, доктор, я не хотела. Он обзывается. Все время. Ну и допек, разозлил. Дурой, гнидой лает. Сколько терпеть можно? Виновата. Простите. Не буду больше, — опустила голову санитарка.

— Идите в ординаторскую! — велел ей Баргилов.

Подойдя к Коршуну, легонько потрепал по плечу:

— Ну, как мой лучший друг себя чувствует? Как аппетит? Женщины по ночам еще не снятся?

— Какие там бабы? Чем меня кормят? Вчера принесли пюре из протертой морковки. От нее своя штуковина забыла, зачем имеется. Голову не поднимает. То бульон куриный! Саму курицу кто схавал? Я ж не пидор, чтоб за кем-то доедать! Хлеба прошу — не дают! Во суки!

Баргилов едва сдерживал смех.

— Нельзя пока грубую пищу. Рано. Швы не выдержат. Потерпеть придется, дружок. За ваше здоровье боремся. Оно пока хрупкое. Потом, когда окрепнете, снимем швы, тогда на здоровье!

— У меня к тому времени жопа зарастет! — Коршун глянул на хирурга зло.

— Не беспокойтесь. Мы ее заставим работать, — засмеялся Баргилов. И, осмотрев его, сказал: — К вам посетитель. Ненадолго. Ведите себя прилично, чтоб я гордился тем, что вернул вам жизнь.

— А кто это? — сжался в комок законник.

Коломиец вошел в палату, не ожидая приглашения.

— Чтоб те все на лоб вылезло! Посетителя подкинул, мать твою! Лягавого! Провалиться ему в парашу, задрыге! Нарисовался, падла, как говно в проруби! — вышел из себя Коршун, вмиг узнав следователя горотдела милиции.

— Спокойно, Коршун! Чего ж так неприветливо? Иль забыл, что за спасение не клянут? Чего злишься? Мне бы стоило претензии предъявить. Но я молчу. Жду. Не готов ты еще к серьезному разговору, как врач сказал. Но вижу, жалеет тебя слишком.

— Отваливай, мусор! Я с тобой не собираюсь трехать, — отвернулся Коршун к стене и замолчал.

— Теперь уж выживешь. На счастье иль беду — того никто не знает. Я рад, что успели тебя спасти. Уходить от смерти вашему брату часто приходится. Но в этот раз ты чудом от нее сбежал. Больше вряд ли удастся. Хоть бы теперь понял, за ум взялся, дожил бы оставшееся человеком.

Коршун молчал. Он старался не слушать следователя.

— Вон Дубина с Макакой моложе тебя были. А вчера похоронили их. Так и прошла жизнь впустую.

— Чего? Что ты вякал? — насторожился Коршун, не без труда повернувшись к следователю.

— Вякал, говоришь? Да если б не я с ребятами, да не Баргилов, давно бы и по тебе поминки справили! Ишь какой смелый стал! Отдышался здесь в палате и хвост пистолетом? Но тут ты не вечно. Выходить придется. О том помнить надо! Что впереди?

— Чего надо? Ведь не повесишь туфту, что справиться о здоровье возник? Меня стремачишь? Чтоб в клетку приморить? Припутал, твоя взяла! Но и я не пальцем делан. На холяву не дамся. Благодетель нарисовался. Он меня спас! Лягавый!

— Это хорошо, что смеяться умеешь! Значит, выздоровеешь! Давай. Не медли. Живей на ноги. И без фокусов.

— А ты меня «на понял» не бери. Лучше про Дубину с Макакой трехни. Верняк, что накрылись кенты?

— Нет их больше. Это правда. Вчера похоронили. А четверо ваших — в тюрьме. Не скоро выйдут.