Эльмира Нетесова - Расплата за жизнь

— Тогда за что убили его?

— Схлопотал! Сам напросился! — уставился в пол Михаил.

— Так зверски расправились с человеком, можно подумать, всю свою жизнь людей убивали. Изуродовали до неузнаваемости и сожгли. Думали, не опознают?

— Человека нашли! Если он человек, то я вовсе ангел!

— Ничего себе, как занесло вас!

— Меня? Ничуть! И вы на моем месте его размазали бы. Еще не так! Похлеще уделали бы, — глянул исподлобья.

— Сочинить можно всякое, — обронил Вадим.

— На что брехать? Я ведь всякое свое слово доказать могу, — глянул в упор.

— Так расскажите, — попросил Потапов.

— К чему? Едино не поверите. И проверять не станете. Кто я для вас? Бывший и нынешний преступник. Нам и на земле, и под землей правды не найти.

— А вы без предисловий. Поделитесь, как все произошло? — попросил Потапов.

Митрошин встретился взглядом с Александром. В нем было ожидание. Ни презрения, ни укора, ни насмешки не уловил. И ему впервые захотелось выложить перед этим человеком всю боль пережитого. Ну и что из того, что он почти не знал Потапова. Может, так даже лучше, спокойнее. И заговорил неожиданно для себя:

— Петьку я знал давно. Вы это знаете. Сами убедили меня не трогать его и не мстить за прошлое, пережитое в зоне. Я и сам себя переломал. Поверил, что злоба — это не то, чем следует засорять память и душу, к тому же жил в лесопитомнике, далеко от города, и не виделся с Петькой. Не искал с ним встречи. Начал забывать его… Но это я, — вздохнул Михаил. И, глянув в окно, понурил голову и продолжил: — Вот как-то вечером сидели мы с мужиками на делянке, привезли саженцы голубой ели, и помогли леснику определить их на участке. Рассадили. Хотели в питомник вертаться да увидали, как по просеке машина идет. Ну, мужики заторопились, подальше от глаз начальства. А я замешкался. Остался вдвух с лесником. Машина к нам впритык приперлась. Из нее этакий брюхатый боров вывалил. И к леснику напрямки. Мол, вот, Трофимыч, привез я к тебе гостей из-за границы. Организуй для них охоту, чтобы довольные остались. Кабана или лося помоги завалить. В накладе не останешься! Лесник напомнил, что сезон охоты еще не подоспел. И он не может позволить отстрел зверья. Вот тогда и вылез из машины Петька. Уж и не знаю, откуда вывернулся. Но попер буром: «Ты что, дед, срамишь нас перед заграницей. Иль не слышал, что твои убытки будут оплачены? Не кочевряжься, старый хрен! Не мешай порядочным людям гостей принимать по этикету!» Тут я не утерпел. Подошел к Петьке. И как понес его по кочкам, от него только перья посыпались во все стороны! Все ему высказал, что накипело. За Трофимыча. Жаль мне его было. Он ведь в том лесе народился. Всякую зверюшку в лицо знал. Всех ее родственников. Ему лес заместо дома. Никого в свете не осталось еще с войны. А тут какая-то гнида права качать вздумала. Отымать кровное. То, чем тот жил и дышал, кого выпестовал. Я сам себе удивился. Видать, в моей душе тоже родная лесу кровинка завелась. Облаял знатно и пузана, и Петьку, велел им выметаться. Лес — не цирк и не бухарник! Сюда шелапугам объявляться ни к чему. Схватил первый же сук — и к Петьке. Тот в машину сиганул. Уже из ней, когда отъезжали, пригрозил, что этот день мне до смерти запомнится. И что вы думаете? Через три дня Ольга меня сыскала в питомнике. Вся мокрая от слез. И ревет, мол, дочку нашу изнасиловали. У самого дома поймала орава. Юбку на голову ей задрали и огуливали в очередь. Девчонке четырнадцати не было. Из дома не выходила никуда. Здесь же к соседской девчонке пошла, чтобы уроки вместе подготовить. Задачу не осилила. Вот и решила… Пришла домой и в петлю сунулась от срама. Хорошо, Ольга в ту минуту пришла. Вытащила ее. Дочка и рассказала. Я домой пришел, стали искать насильников. В милицию сунулся. А мне в ответ: «Ты умел в свое время насиловать чужих, вот и твою натянули. Все по правде! Чего обижаешься? Что посеял, то собрал…» Да я за свое кровью рассчитался. Жизни был не рад. Ну пусть бы меня убили, при чем здесь дочь? Она — ребенок! За меня не в ответе! Да кто про это станет слушать. Лишь скалятся. Искать прохвостов никто не думал. А дочке нигде прохода не стало. В школе дразнят. Парни и мужики серед улицы лапать лезут. Ну, одного, второго отмудохал, они лишь злее стали. Чуть дочка из ворот, свистят, улюлюкают вслед. Грозят с задратой юбкой через город протащить. Так-то сколько мог терпел. Да и забрал к себе в питомник заместо хозяйки, чтобы готовила и стирала нам. Про школу ей позабыть пришлось.

— А почему в прокуратуру не обратились?