Петр Катериничев - Редкая птица

— Теперь сорочку, — приказывает он. Девушка повинуется.

— Теперь трусики. — Парень говорит все это ленивым и усталым голосом. — Умничка. Сядь в кресло.

Девушка неловко пятится, не сводя глаз с парня, и падает в подставленное кресло.

— Не так.

Девушка сидит, вцепившись руками в подлокотники.

— Ребята, ну пожалуйста…

— Ну?..

Девушка расставляет ноги и кладет их на подлокотники кресла — словно на приеме у гинеколога. Двое парней привязывают ее шнуром, фиксируя в таком положенин.

— А теперь поговорим.

Признаться, я явился сюда за тем же. Поговорить. Ибо много неясностей. И пока не вмешивался, озадаченный. Кого удивишь в наше время «группешником» с элементами садомазохизма? Народ начитался маркиза де Сада, Мазоха, старичка Фрейда и поехал крышей. «Удовольствие, получаемое от удовлетворения дикого инстинкта неконтролируемого „эго“, является несравненно более сильным…» — далее по тексту. Похоже, Зигмунда няня в детстве все-таки уронила, и не раз.

Впрочем, не больнее, чем няня Карлуши Маркса. И тот, и другой построили для людей по «клетке», в которой материя, понятно, первична: только по Карлу ничтожный человсчишка гоняется за наживой и тем движет вперед историю, убивая более слабых и неразворотливых, а по Зигмунду он делает то же самое, только в погоне за юбками (или брюками). И Маркс и Фрейд отказали человеку в главном — в достоинстве, в свободе воли. Шаг вправо, шаг влево — побег, прыжок на месте — провокация…

Мысли эти проскочили мельком: так всегда — ни бумаги под рукой, ни ручки.

Философ так и не разродится во мне, виной — обстоятельства: тяжелое детство, деревянные игрушки, скользкие подоконники…

Зато есть пистолеты. Выбираю «лжеузи» и наган. Происходящее в комнате совсем не походит на секс, даже извращенный. Я понял, что показалось мне странным с самого начала, — взгляд девушки. В нем застыл не просто страх — ледяной ужас. Когда жертва не способна сопротивляться никак. Наверное, такой взгляд у кролика в клетке питона.

Парень за шторой делает шаг вперед, и теперь я вижу его спину и голову. Он в белом халате. Тоже мне, Айболит гребаный… Один из подручных приносит ему раскаленный металлический прут. Поднимаю револьвер и тщательно прицеливаюсь.

Дурашка, похоже, он мнит себя вершителем судеб, — а ведь если сделает еще шаг к девушке, его мозги окажутся на ковре.

— Ты же теперь не будешь врать? Ты ведь скажешь правду? Всю правду. Всю.

Из кармана мини-Мюллер достает… кошачью лапу. Приставляет к ней раскаленный прут — запах горелой шерсти слышен даже мне.

Похоже — парень слинял из больницы. Психиатрической. И халат стибрил.

Остывший прут он бросил. Подручный принес ему новый.

— У тебя такие красивые ноги… Ты так сексуальна… А что будет, если этот прут…

Гуманность победила. В больных стрелять нехорошо. Их нужно лечить. Шоком.

Договорить он не успевает. Толкаю дверь и тихонько материализуюсь в комнате. Наган в правой руке — на хлопчика у стены, «узи» — на Айболита и подручного.

— Положи железку на пол, — шепчу я. — Только очень медленно и оч-ч-ень аккуратно.

Где-то я читал, что с психами надо задушевно, по возможности — ласково.

— А теперь отойди к стене.

Он видит лицо своего напарника и судя по всему понимает, что дергаться не стоит. Правильно понимает — даром что сумасшедший.

Парень оборачивается, взгляд его встречает сначала зрачок «узи», потом он видит меня… и на глазах начинает сереть. И если он сейчас хлопнется в обморок — помочь ему нечем. В куртке, в кармашке на молнии, запрятана аптечка на многие случаи жизни, вот только нашатыря — нет.

Наш пострел везде поспел! Айболит не кто иной, как «подлипала»! Мастер разговорного жанра. Перебитая переносица придает ему бывалый вид. Я-то, грешный, надеялся, что он в северных краях золотишко моет на благо державы… Выводы комиссии, как говорится, заставляют задуматься…

Щелчок я услышал поздно, дернулся в сторону. Но нож был направлен не на меня. Хлопчик-инкогнито у стены, прикинувшийся ветошью, метнулся к Леночке.

Скрыться за девушкой он не успел, — я выстрелил раньше — не целясь, на движение.

Наган сработал по-сталински однозначно. Парня бросило на пол. Шея пробита.

Парень замер. Конец. Финита.

Писатели придумали — чтобы застрелить человека, нужно преодолеть рубеж.

Наверное, да. Но только — потом;

И я, наверное, напьюсь. Но — потом.

Да и некогда что-то там преодолевать!