Петр Катериничев - Тропа барса

— Ты хочешь сказать…

— Ничего я не хочу сказать! Мне наплевать на стадо, которое обжирается наркотой и отлетает сначала в сон, потом в смерть. Но мне не наплевать на Хачгарское ущелье. Мне не наплевать на три десятка пацанов, которых подставили под расстрел только затем, чтобы соблюсти секретность проекта «Снег»! И еще… С тех пор как погиб Барс, у меня в башке будто что-то повернулось… Я ликвидировал всех, кто был причастен к его смерти… Вернее, нет. Не ликвидировал. Попросту убил. Это было личное. И Лир — тоже личное. И еще… У меня тогда появилось чувство, что я должен заменить Барса. Вот только… Мне чего-то недостает… Того, что было в нем. Что-то сломалось во мне. Ты знаешь, Гончий…

Фразу Маэстро не окончил. Голова вдруг откинулась назад, глаза словно пеленой заволокло… Лицо исказила судорога, все тело напряглось, он выгнулся дугой, до крови прикусив губу…

Приступ продолжался недолго. Маэстро застыл на месте. Лицо было абсолютно белым; на лбу и на верхней губе блестели бисеринки пота…

Он нашел коробочку и проглотил горсть круглых белых шариков. Оскалился: это должно было означать улыбку.

— Меня, должно быть, заждались в аду. Но я не уйду, пока не исполню назначенное.

— Маэстро, вы очень больны, — склонилась над ним Аля.

— Вовсе нет. Просто… У меня особые отношения со смертью. У Лира — тоже. Но Лир должен умереть. Ибо и в смерти должна быть своя справедливость. — Маэстро перевел дыхание, щеки порозовели. — Когда со мной такое случается, я вижу тропу.

Она идет высоко, очень высоко в горы… И каждый шаг грозит не просто гибелью — бездной… И еще… На ней нет места стаду. Эта тропа для одного. Это .

Моторы надрывно выли, преодолевая подъем.. Четыре автомобиля: два «уазика», джип и поношенный, отслуживший свой срок даже в виде металлолома, широченный «форд» — пикап — один за другим въехали на возвышение. Остановились метрах в пятидесяти. Из машин выпрыгивали люди в камуфляже. В руках их было оружие.

Маэстро, еще бледный от перенесенного приступа, удивленно приподнял брови:

— Это что еще за ряженые?

А «ряженые» вели себя странно. Вытряхнувшись из автомобилей, сгрудились на какое-то время, видимо совещаясь, потом растянулись цепочкой. Стволы в их руках теперь можно было разглядеть отчетливо: это были длинноствольные двустволки, карабины и помповые ружья. Маэстро наморщил лоб, будто пытаясь оценить намерения «пятнистых»: из такого арсенала они могли достать их группку легко, но… не стреляли. Более того, цепочка из людей была растянута так, что не прижимала Маэстро, Гончего и девушку к обрыву, а, наоборот, вытесняла на плоскогорье.

Глаза Маэстро сузились, будто прорези амбразуры.

— Ты понимаешь, кто это? — спросил он Гончего.

— Отморозки.

— Хуже. — Лицо Маэстро разрезала ухмылка; мурашки мгновенно прошли волной по спине девушки: она знала, что за этим последует. — Это охотники.

— Кто? — едва слышно произнесла девушка, почувствовав, как сел голос.

— Ребятки решили развлечься. Им, видишь ли, неинтересно стрелять беспомощную, по их мнению, дичь. Кайфа того нет. — Маэстро сплюнул. — Рейнджеры гребаные, — Может быть, им объяснить… — начала было девушка, но осеклась под острым, как бритва, взглядом Маэстро.

— Эти человечки понимают только один язык. Язык огня и боли. — Глаза Маэстро помутнели, едва заметная судорога прошла по рукам, он произнес тихо и внятно:

— «Что благородней духом — покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море бед, сразить их противоборством? Умереть, уснуть, ..»

Четыре выстрела фонтанчиками вздыбили сухую землю. Загонщикам не нравилось, как ведет себя дичь. Они желали охоты, а не забоя… Теперь до цепочки было не больше тридцати метров;

Голос Маэстро был горек, как полынь:

— Язык огня и боли… К тому же они не любят Шекспира… — Взгляд его снова стал скорым и зорким. — За камни, живо! — скомандовал он Але.

Девушка и не подумала противиться, нырнула за массивный валун у кромки обрыва.

Два выстрела фонтанчиками взвились рядом: охотники показывали другим, что девушка в капкане, выйти не сможет… Они не считали ее дичью, она была призом.

Маэстро повернулся к Гончарову:

— Старшего определил?

— Рыжий. С бульдожьей мордой.

— Его оставляем. Остальных стираем. Хоп.

— Хоп.

Выстрелы загрохотали один за другим, осыпая затаившихся за плоскими камнями Маэстро и Гончего сухой, перемешанной со льдом землей и каменной крошкой. Но били не прицельно: тешились.