Петр Катериничев - Тропа барса

Сколько машина ехала, я даже не поняла. Провалилась в беспамятство. И еще… Я вдруг увидела отца и маму… Я их лиц не помнила никогда, и сейчас не помню, а тогда увидела ясно, обрадовалась очень, потянулась к ним… А они смотрели на меня ласково, словно хотели мне помочь и не могли… Мама говорила что-то, но я не слышала, видела только, как губы шевелятся… Потом они замахали на меня руками — и я очнулась… Какой-то сук больно расцарапал живот, я совсем не понимала, где нахожусь… Услышала только удаляющийся, натужный рев мотора…

Попыталась встать — и упала сразу, меня так и швырнуло на землю. Мне казалось, что лежу я на дне какой-то холодной ледяной ямы, круглой, с отвесными краями…

Края эти переливались и искрились, словно была не ночь, а яркий день…

Посмотрела вверх — действительно, в вышине сияло огромное белое солнце, вернее, не солнце — звезда; и она тоже была ледяная, и от нее веяло стужей, и было невозможно пошевелить ни одной мышцей, оставалось только замерзать, но это было не страшно, а скорее приятно… Ледяное дыхание студеной звезды сковало меня всю, и я приготовилась пропасть в этом безмерном холоде, но снова увидела папу и маму, они что-то кричали мне, и я поняла, что должна подняться и идти… Куда, зачем, я не знала, но обязательно должна была подняться и идти…

Идти…

Боль пронизала все тело, словно тысячи изморозевых иголочек вонзились сразу… А в голове была вялость… Будто я брела теперь среди зеленоватых глыб подсвеченного изнутри льда…

И тут — снова падение и боль, и мир снова стал черным, ночным, и я почувствовала запах прелых листьев и увидела звезды в небе надо мной… Нормальные ночные звезды…

Огляделась… Я лежала на дне оврага; метрах в пяти от меня журчал черный ручеек… Я приподнялась и поползла к нему… Медленно, очень медленно…

Уронила лицо прямо в воду и начала пить.

Ледяная вода.обожгла горло… Но это был уже не тот холод, что от студеной белой звезды… Я пила, пока не засаднило горло и не свело зубы… Я передохнула и стала пить снова…

Потом поползла прочь от ручья… Руки тряслись от слабости, но я все ползла… Я знаю, почему я все это делала… Просто очень хотела жить. Очень.

Нашла наконец твердую кочку, приподнялась и с маху упала на нее животом. Меня замутило… Мне кажется, я даже физически чувствовала, как сонный яд, яд небытия, уходит из меня…

Снова поползла к ручью… И снова — на кочку… Так — несколько раз.

Устала жутко. Глаза слипались, но я боялась уснуть. От земли веяло той страшной ледяной ямой. Ее я боялась. Вообще мысли были прямые, как деревянный метр.

Первая — найти колготки. Я помнила, что они толстые, теплые, шерстяные. И я их нашла! Они висели серым комом на каком-то чахлом кустике. Кое-как натянула.

Запахнула куртку. Наверное, у меня был жар, но вот об этом я как раз и не думала…

Сил не было вообще. Но я поняла: не буду двигаться — замерзну. И я побрела.

Вернее, полезла: этот писарь действительно забросил меня в овражек. Был он неглубок, но трава уже вся пожухла, к ночи ее прихватило инеем, и я раз за разом скатывалась вниз. Дико колотилось сердце, я промокла насквозь, но начинала все снова и снова…

Наверное, мое упорное беспамятство меня и спасло: я не падала духом, не было и отчаяния от бесконечно повторяющихся неудачных попыток… Все я делала совершенно механически, с каждым разом стараясь приноровиться ловчее…

Уж сколько я так кувыркалась — час, два или все пять, — не знаю. Но жалеть я себя не хотела, понимала: как только опрокинусь на спину и стану смотреть на звезды, то пропаду, как жук. Поэтому все, что я видела, — это жухлая трава и холодная мягкая земля, в которую я вцеплялась пальцами, как коготками…

Из оврага я вылезла. И сама удивилась открывшемуся простору. Со всех сторон было поле, покрытое колючей стерней; метрах в ста темнел лес. А на окраине леса — стожок. Он возвышался теплой мохнатой шапкой. Я поползла к нему на четвереньках, кололась о стерню, чувствовала, как саднит ладони… И когда зарылась в его пахучую мякоть, в самую середину, почувствовала дикую усталость. Настоящую усталость. Закрыла глаза, свернувшись клубком, и — уснула. Сквозь сон я слышала писк мышей, шум леса, но спала спокойно: я знала, что мыши неопасные звери для меня, маленькой рыси. Ну да, я казалась себе рысенком и еще… Еще я вспомнила: я однажды уже была рысенком, диким зверенышем, но где и когда — не могу вспомнить…

Что обиднее всего, я больше не смогла вспомнить и лица родителей, только руки — теплые, добрые…