Петр Катериничев - Беглый огонь

Ха-ха! Ты просто расчистил путь тем, кто… Программа будет продана. Ибо на нее есть покупатель. Вот и вся правда. И другой правды в этом мире нет. В игре, именуемой жизнью, правит только один туз — козырной. Джокер же играет, пока его не выбросили из колоды. — Мужчина усмехнулся невесело. — Мне нужна была эта сделка. И мне нужны были деньги. Но не затем, чтобы… Для таких, как я, паршивые зеленые бумажки никогда не станут целью. Средством, всего лишь средством. Помнишь, как сказал Александр Великий? «Мне нужно лекарство не для продления жизни, а для продолжения войны!» Ибо вне войны жизни нет, есть тупое и гнусное прозябание. Не для меня. — Он замолчал, пристально глядел мне в глаза, чуть склонив голову. — Да и не для тебя. Найди мужество признаться себе в этом.

Хотя… — Филин скривил губы в улыбке. — Поле битвы всегда принадлежит мародерам. — Он помолчал, глядя куда-то внутрь себя:

— Ты спрашивал о Крузенштерне… Я скажу тебе правду. Сейчас, за минуту до смерти, нет смысла лгать. Да и незачем. Крузенштерна взорвали не мы.

— Но ведь погиб он из-за здешних покровских тайн?

— Возможно. Но я понятия не имел о том, что он как-то вышел на «Точприбор» и «Цех-К». Да и не был Крузенштерн для нас фигурой! Груздев — да, его валили по моему приказу. Тебе бы следовало поискать в ближнем окружении, а ты ринулся в Покровск! Мыто думали, что тебя выводит на Покровск втемную неизвестный нам конкурент… — Филин вздохнул, только теперь уже горько. — Подумать только, все, что я наворотил за три года, накрылось из-за твоей глупости! Зорро — мститель из Техаса! — Он захохотал было нервно, но тут же оборвал смех. Облокотился спиной о косяк двери:

— Опусти пистолет, Дронов. Некуда мне больше бежать. И тебе тоже.

Вся трагедия в том, что с каждым «свершением» человек не только не приближается к тому, что хотел, но и теряет то, что имел. — Он снова замолчал, прикрыл глаза.

— Знаешь, когда-то я писал стихи. И считал это слабостью. Может быть, не нужно было прекращать? Сейчас, стоит закрыть глаза, и я вижу огонь… Синеватый, он бежит по листкам бумаги… Словно по моей душе… «Жизнь нежна, как осень перед снегом…»

Филин закурил новую сигарету, несколько раз нервно затянулся, скосил глаза на убитого:

— А хорошо ушел Панкратов, а? Как и положено волку, с кровью на клыках! Нам с тобой такого не предложат. Замолотят через минуту-другую, как безымянную падаль. — Он оскалился в улыбке, повертел в пальцах сигарету и быстрым щелчком отправил красную тлеющую точечку в полет…

Я непроизвольно проследил за огоньком взглядом, а дальше… Рука среагировала на движение сама: кисть вскинула пистолет, палец надавил на спусковой крючок, «Макаров» подпрыгнул в руке; в удушливом смоге выстрел прозвучал дробно и глухо. Мужчина дернул головой, словно получив пощечину, застыл на мгновение. Во лбу, над переносьем, зияла маленькая черная дырочка, глаза остекленело таращились в пространство… Мне показалось, прошла вечность, прежде чем его фигура отделилась от косяка и рухнула навзничь, лицом вниз.

Нет, мне не почудилось: выстрела было два. Из руки убитого выпал маленький двуствольный «дерринджер». Верхний ствол был горяч от выстрела. Его пуля ушла в пустоту.

На душе у меня не осталось ничего, даже горечи. В голове же крутилась строчка популярной некогда песни: «Ведь жизнь кончается не завтра…» Это правда. Моя закончится сегодня. Сейчас. Я подошел к столу, увидел на приставном столике бутылку с коньяком. Посмотрел на просвет один из стаканов: чистый.

Налил, выпил, налил еще. Вставил в рот сигарету, сел за стол, молча смотрел на темно-янтарную жидкость в бокале. Блики заливавшего кабинет мертвенно-бледного света оживали в нем теплыми лучами последнего августовского солнца. Ну да…

«Ведь жизнь кончается не завтра…» Но никто и не знает когда. И все, что не успел, уже не сделаешь. «Жизнь нежна, как осень перед снегом…» Она могла бы быть такой. Могла. У всех нас.

Я допил коньяк и остался сидеть за столом. Человек в черном появился бесшумно, как статист в немом кино. В руках у него на мгновение вспыхнуло белое пламя, очертания комнаты разом исчезли и не осталось ничего, кроме света.

Слепящего, как тьма.

Порой все, что у нас остается, — только наши сны. И — ничего больше. Нет, мы продолжаем функционировать, вольно или невольно вовлеченные в коловращение окружающей суеты, но назвать это жизнью?.. Слишком мало и слишком скудно. Нет ни красоты, ни величия, ни огня. У меня же, кроме снов, не осталось ничего. Совсем.