Петр Катериничев - Беглый огонь

— Вторая. Вчера в город приехала бригада. Но не наша, и вообще не из деловых: приехали мальчики, молодые да сияющие, что новенькие гривенники! Прямо романтики-комсомольцы времен моей отроческой невинности! И с собой — три саркофага-рефрижератора всякого оборудования навезли! И тебе сканеры, и тебе самопалы жуткие, и тебе броню на грудь: из противотанковой пушчонки не прошибешь. А ни Куликовской, ни Курской битвы в наших тихих палестинах покамест не намечалось. Оробел я, грешен! Выясняю помалеху, через Москву: дескать, кто прислал людишек и по каким делам? Отвечают: людишки банка «Золотой кредит». А банчонка тот на самом деле гроша медного не стоит, нет за ним ни людей, ни денег, разве что названье громкое! И если по всем сусекам поскребется, на пару тех железяк, что по машинам сложены, не наберет.

Арсенал такой, да с техникой, почитай, не один мильон стоит! Да не деревянных!

Козырь помолчал, глядя куда-то внутрь себя:

— Ну я сиднем-то сидеть не стал. Приезжие эти вокруг «Точприбора», аки пчелы вокруг улья, зажужжали; нам в этой технике интереса покуда никакого, но тройку людишек я озадачил, чтобы покрутились да прикинули хвост к носу. — Козырь хэкнул в сердцах:

— Они и докрутились! Пропали напрочь, как не было! И предполагаю я, тож лежат уже где-нибудь «подснежниками» на необозримых полях «Точприбора»: там одного металлолома гниет немерено, а человечка заховать дохлого — вообще без базара. Как в омут.

Он закурил новую сигарету, окутался клубом дыма:

— А что власти наши губернские али городские? Сидят глухо, тихой сапой, губернатор, тот по столицам пропадает и дела по зарплатам решает — ему ж выбираться вскорости; да и, видать, напугали его здорово-с дачи носа не кажет; но притом ни фээсбэшники, ни «серые волки», ни менты поганые — никто задницей не шевелит, прямо-таки показательное благолепие, и все тут!

Одним движением Козырь притушил бычок, прищурился, уперев в меня взгляд:

— Вот тебе вторая сторона. И — третья, для полной ясности. Руководит этими вновь прибывшими человечек по прозванию Ильич. Еще его зовут Серый. Еще — Шериф.

По всем отзывам — опаснейший дядько. И самое противное, именно он здесь по ранней осени и верховодил! Что прикажешь ожидать? — Козырь вздохнул. — Опечалился я, сам понимаешь, на душе кошки дикие стаями угнездились, и скребут, прощелыги, так, что с водки воротит! А как час тому выглядываю в оконце, и что вижу? Батюшки-светы! Мой корешок-сокамерник хиляет походкой ровной страной огромной! И под пиджаком пушчонки хоронятся, одна — за поясом, другая — в сбруе!

И прибыл-то он в самый цвет, и экипирован — в масть, ну как мне его не пригласить поболтать, по старой-то дружбе? Козырь вздохнул, посерьезнел:

— Вот только, паря, на этой оптимистической ноте наша вступительная увертюра и закончится. Пойми уж и ты меня, коновала. Я здесь лицо, если говорить по-вашему, казенное. Перед братвой да сходняком отвечаю за порядок и благолепие.

А по моему полному разумению, готовится снова в славном Покровске не пойми чего.

Кровь, судя по всему, готовится. Много крови. И вот я беру, опять же, говоря по-вашему, «языка». Именем Олег свет Батькович. Пытаюсь с ним по-хорошему, по дружбе поговорить. А он — «моя твоя не понимает»! Хотя — русский человек, не пиковой масти, и такую горбатую зале-пуху мне вкручивать никакого резону у него нет, окромя глупости! Что я должен сделать? Правильно. Потрясти квалифицированно, с привлечением специалистов, и поговорить, с их же помощью, качественно и вдумчиво. — Козырь вздохнул. — Хотя мне бы этого и не хотелось.

Вот теперь он откинулся на подушки диванчика, широким жестом хозяина указал на стол:

— А ты бы выпил, Олег Батькович. И закусил бы, чем Бог послал. Водочка, она кровь по жилушкам быстрее гонит, напряг с души снимает да мозги просветляет.

Глядишь, и стемешит голова твоя что умное. Только не запирайся по-глупому, Христом Богом тебя прошу! Хлобыстни водочки, зачифири еще, и поговорим, как Гога с Магогой.

— Спасибо за заботу, дядя Федор.

— Чем богаты.

Я действительно налил себе водки, выпил, свернул трубочкой сандвич, предварительно положив сверху несколько кусков ветчины, сыра, салями, пару ломтей огурчика и обильно сдобрив горчицей, зажевал энергично и с удовольствием.

Похоже, я влетел, как выразился бы сам Козырь, «допрежь времен». Я, конечно, могу рассказать ему грустную, но поучительную историю и про Диму Круза, и про одинокие скитания странника Дронова по городам и весям Отчизны, но мне это поможет слабо. В самом лучшем случае меня, выражаясь языком военно-дипломатическим, интернируют. Сиречь замуруют в каком тихом зиндане, чтобы под ногами у общества не путался. А в худшем — пропишут, как в песне поется, «девять граммов в сердце». Чтоб не мельтешил, не маячил да не отсвечивал. Скверно.