«Никого не пощадила эта осень…»
И тут Панкратов вспомнил. Вспомнил, что привело его в состояние тоски и захребетного холода: взгляд Филина, тогда, перед приступом. В его расширенных зрачках он различил вяло плещущееся безумие… Или — близкое небытие.
Зеленоватое мерцание приборов, несущаяся под колеса автомобиля ночь, свет фар, выхватывающий из тьмы силуэты деревьев, бессонная маета придорожных закусочных… И начинает казаться, что колеблющийся в неверном свете фар мир призрачен, как мираж; легкое дуновение ветра, и он исчезнет, канет в небытие, будто его и не было никогда… Или — исчезну я, а вместе со мной — другой мир, подвластный лишь мне и Богу.
Из динамиков едва слышно несется мелодия, ставшая уже ретро: «Я бреду по берегу Фонтанки, я играю в прятки с судьбой…» Тогда, десять лет назад, все казалось жестоким, но простым: страна словно летела, соревнуясь со временем, стремясь сбросить с себя путы пустопорожней болтовни и горы лжи… И — заблудилась в тумане лжи новой, глумливой и безобразной, по сравнению с которой ложь прежняя многим стала казаться истиной.
«Я бреду по берегу Фонтанки, я играю в прятки о судьбой…» А с кем играю в прятки я? Как и все, с собственной жизнью? Тогда жизнь — просто нескончаемый бег по пересеченной местности, пока беглец не выдохнется окончательно и не сойдет с дистанции. Скорее всего этого никто не заметит. Как у Светлова? «Отряд не заметил потери бойца…» И пел себе разудалую «Яблочко». Кто и когда замечал крайнюю, нечеловеческую жестокость этого четверостишия? Антуан де Сент-Экзюпери?
Но его расслышали немногие.
«Мы мчались, стараясь постичь поскорей грамматику боя…» Мы мчались на красный блеск огня. У кого это? Ну да, у Блока: «На красный блеск огня, на алые герани направил я коня…»
На красный блеск огня,
На зов запретной славы,
Лихим теплом маня,
Увлек меня лукавый.
Угольев жгучий свет
Переливался жарко,
И мнился странный бред
И страстный стон русалки.
И алые цветы
По-полночи сияли,
И грешные мечты
К порогу счастья звали,
И сказочный дворец
Сверкал алмазной гранью,
И царственный венец
Был перевит геранью
Холодные уста
Коснулись глаз незрячих:
Очнулся Ночь пуста.
Лишь стаи псов бродячих.
Ночь пуста. И мне нужно пересечь ее, дожить до рассвета. И — победить.
Часам к четырем усталость взяла свое. Я ехал с редкими остановками полдня и всю ночь. Под утро, после короткой оттепели, в стекла начал лепить снег, потом подморозило, и дорога под колесами стала непослушной и скользкой. Необходимо было поспать, хоть немного. Я скатился с большака на проселок, проехал километров семь, свернул в лесок. Залил бензин в бак, наскоро поклевал купленные в придорожной забегаловке пирожки, не чувствуя вкуса, выкурил сигарету и, оставив печку включенной, прилег на сиденье. Сон был удушливым и тяжким: я лез вверх по какой-то скользкой отвесной стене, вокруг плавали грязно-желтые хлопья тумана, они набивались в рот и нос, мешая дышать, пальцы и кисти рук начинало сводить от усталости, а я все карабкался наверх, не зная зачем, наверное, потому, что другого пути у меня не было: или победить, или — сорваться камнем на маслянисто-грязный, отливающий коричнево-жирным асфальт.
Потом я протискивался по каким-то узким переходам, мучимый непонятной острой тревогой, заставлявшей замирать от тупого и неотвязного страха… Потом было укрытое снежком поле. Какие-то металлические конструкции, похожие на фантастических монстров, вздымались из-под снега; огромное серое здание, похожее на ангар, изрыгало из себя грохот и клубы удушливого дыма. А я брел по этой грязно-снежной пустыне к корпусу, зиявшему мертвыми провалами окон-глазниц; я знал, что именно там затаилась та, неведомая мне пока опасность; я шел, ступая по хлюпающим лужам соляра, по разъеденным ярко-оранжевой ржавчиной кускам труб, по грязно-зеленым разводам неведомых химикалий, а цех-ангар все не приближался; он словно забавлялся со мной, хохотал грохотом сокрытых в нем неживых механизмов, пока не выплюнул жаркий, всепожирающий всполох огня — и… Я сорвался с отвесной скользкой стены, падая в бездну, которая завыла на одной нудной, звенящей ноте…
…С минуту я таращился на укрытую снегом поляну, тряс головой. Ритмичное завывание оборвалось вдруг, и наступившая вслед за этим тишина показалась полной. Я перевел дыхание: замерший вокруг меня лес был полон сонного величавого покоя. Пока я спал, снегопад усилился, вновь ударил мороз, изукрасив деревья; шапка снега упала на крышу машины, включив сигнализацию. Я тряхнул головой, прогоняя остатки кошмара, разделся до пояса и выскочил из машины в пушистый снег.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу