Эльмира Нетесова - Колымский призрак

Утром сука вроде приходил в себя. Но иногда и на трассе останавливал машину, часами разговаривал с женой.

А сегодня понес несусветное. Его едва скрутили. Отправили в санчасть.

Кризис изоляции пережил каждый, побывавший в заключении. Все мужчины прошли через это суровое испытание одиночеством, самобичеванием, безысходностью.

Одни прошли через него незаметно для себя, провалявшись во время следствия неделю-другую лицом в подушку.

Плакали. Такое — не внове. Мужчина не камень, когда он наедине с самим собой. Никто не осудит. Никто не осмеет, никто не увидит.

А через неделю высыхали слезы. Уговорив, убедив себя, переломив слабость, переставали переживать. Смирившись с судьбой, понимали: случившегося не вернуть.

У других этот кризис начинался в зоне. До нее — не верилось. И только здесь — в безвыходности, замыкались в себе иные на месяцы.

Все, чем жила зона, шло мимо их внимания. У них не было здесь друзей. Они никого не видели. Не было ничего, кроме горя. Такие зачастую не доживали до свободы.

Кризис… Он не миновал никого. Он кричал ночами с нар и шконок, зовя жен и детей, он плакал в темноте спящими глазами, целовал обветренными губами холод барачной ночи. Он бранился грязно, зло. Он смеялся и пел, шептал и кричал, он умирал и рождался в каждом бараке по многу раз.

Кризис — это испытание судьбы, это — раскаленные и натянутые в струну нервы, это колымский снег на висках, ранние морщины на лбу. Это — заледеневшие сердца на годы, на часть жизни. А много ль ее отпущено? Быть может, оборвется на Колыме? Такое здесь тоже не внове.

Аслан подошел к суке. Он лежал на цементном полу блаженно улыбаясь:

— Осилил, внучонок! Какой силач!

Сдали нервы. Лопнули, не выдержав испытаний. Сколько унижений, оскорблений вынес. Все ради свободы, ради семьи. А расплата — вот она… Свихнулся. На последнем году.

Вспомнился Аслану ночной рейс за бригадой. Волчица с выводком. Могла сожрать. Мог убить тихушник. Колыма наказала изощреннее.

Суку увела охрана из барака. Навсегда. Что с ним стало, куда он делся — никого не интересовало.

Слаб был человек. Подличал. Колыма подметила. Подточила нервы. Тут и крепким мудрено выстоять. Слабому и вовсе не выжить.

Фискалы с того дня и вовсе приутихли. Старый начальник зоны ушел, с его уходом забылись их заслуги. Новый начальник стукачами не интересовался.

В первые дни они пытались привлечь его внимание к себе. Даже на прием попадали. Рассказывали о прежних услугах перед бывшим начальником. Новый лишь усмехался и отвечал холодно:

— Я работаю с конкретными людьми и говорю с ними в полный голос. Как фронтовик, никогда не доверял и не интересовался информацией, которую говорят шепотом. Я не из того полка. Не из заградотряда. Я на передовой был. И выстрелы привык встречать спереди. Потому сзади в меня не стреляли. И в работе такого не потерплю. Понятно?

Суки, недоумевая, пятились к двери. Но вторично никто из них не решался заговорить с Борисом Павловичем.

В зоне с приходом нового начальника всполошились воры. Хозобслуга затаилась. Не знали, чего ожидать от перемены. А Борис Павлович, едва приехав в зону, пришел в столовую, где кормили зэков. До ужина оставалось совсем немного.

— Покажите, чем кормите людей? — попросил повара. Тот растерялся, не зная, на каком языке говорить с новым начальством и решился на доверительный тон:

— Зачем же здесь? Вам в кабинет принесут, как положено.

— Не хочу отнимать время у себя и у вас. Здесь давайте. Из общего бака.

Когда повар стал усиленно вылавливать в котле что- то понаваристее, начальник не сдержался:

— Без угодничества! Не рыбачьте в баланде. Дайте то, чем всех кормите!

Повар вконец смутился. Прежний начальник зоны не просил баланду. Не ел кирзуху. А этот попробовал первое, второе. Лицо каменное — не понять, чего ждать от него. Попросил чаю. И тоже из общего…

Вот тут и вышла заминка. Зэки вошли в столовую. Как дать знать, что этот чай вольному человеку, тем более начальнику, пить не полагается. А он стоит. Вытаращился. Ждет. Как-никак хозяин зоны.

«Ну да черт с ним, с одного раза ничего с ним не сделается», — решил повар и, плеснув чай в кружку, дрогнув рукой, подал Борису Павловичу.

Тот отошел к окну. Глянул в кружку. И вышел из столовой, унеся с собой чай. Ничего не сказав повару. Он тут же вызвал к себе врача.

Тот через пяток минут выскочил из кабинета, как ошпаренный. Вытирая вспотевший лоб, бросился в столовую бегом.