Иван Сербин - Горячая точка

— Молчать! — рявкнул убийца, обводя взглядом зал.

Визг тут же оборвался, перешел в сдавленные рыдания. Всхлипы да стон избитого до полусмерти амбала — вот и все звуки.

Гера обвел взглядом толпу, кивнул:

— Ты и ты, оттащите эту падаль в угол.

Губа медленно поднялся, посмотрел на мертвого полковника, на изувеченного амбала и спросил с отчетливой нотой тревоги:

— Че делать-то будем, Герыч? За «полкана» этого «сапог» нас обоих завалит.

— Я его сам завалю, — сказал Гера, и по тону его Губа понял: приятель не бравирует. — Зае...л он меня.

— Да? А бабки? За бабки Толь Толич нас обоих закопает живьем.

— Ладно, не баклань, — отмахнулся Гера. — Придумаем что-нибудь.

На стоянке, в фургоне акустиков, Олег Юрьевич торопливо записал в блокноте: «Гера» — «Толь Толич». Деньги (часть?) для него». Затем он направился в штаб, чтобы сообщить первую неприятную новость: несмотря на договоренность, террористы только что убили одного из заложников.

Капитан посмотрел на часы. Время истекло. Из «рафика» никто не вышел. Ну что же, именно этого он и ожидал.

Подняв рацию, капитан нажал кнопку вызова.

— Остров — Первому, готовьтесь. Через пять минут мы выходим в эфир. Как поняли, прием?

— Понял вас, Остров. Передатчик готов.

— Хорошо. Я сейчас спущусь.

Капитан в последний раз посмотрел в сторону стоянки. Никого. Интересно, почему они не пришли на переговоры? Отказались власти или какой-то умник решился на штурм? Неужели отыскался в многочисленных пыльных коридорах министерств и ведомств отчаянный человек?

Капитан вошел в лифт и спустился на пятый этаж. Здесь все было как и раньше, с той лишь разницей, что аппаратчики не стояли, сбившись испуганной кучей, а работали. Тянули провода, подсоединяли штекеры, переходники, включали аппаратуру, что-то налаживали, прилаживали, отлаживали.

Моцарт стоял у окна, привалившись плечом к стене, поглядывая попеременно то вниз, то на заложников. В маске он смотрелся весьма сурово. Этакий гладиатор конца двадцатого века.

Посреди зала на стальной черной треноге была установлена видеокамера. Напротив, метрах в трех, старенький стул, обтянутый бордовым, вытертым кое-где до розового дерматином.

Сержант возился с камерой. Он приникал к видоискателю, нажимал какие-то кнопки, что-то поправлял, снова всматривался в крохотный экранчик и в этот момент был похож на опытного оператора, тщательно выверяющего сложнейший кадр. Наконец он хмыкнул, довольней своей работой, и выпрямился.

— Все готово. Можно начинать.

Капитан подошел к стулу, коснулся пальцами прохладной стальной спинки и замер.

Ему еще никогда не доводилось выступать перед телекамерой, не считая момента, когда однажды, в самый разгар боя, за их спинами вдруг выросли две фигуры: оператор с камерой и репортер с микрофоном. Тогда он не смущался и очень быстро подобрал нужные слова. Теперь же осознание факта, что эго начиненное электроникой устройство олицетворяет собой миллионы людей, повергло капитана в трепет. Он словно касался плахи, на которую спустя несколько мгновений ему предстоит положить голову. Десятки миллионов зрителей услышат каждое его слово, увидят каждый жест. Заготовленная заранее речь показалась капитану глупой, косноязычной, лишенной каких-либо эмоций. Но если он начнет придумывать новую, на ходу, получится еще хуже. Ему придется жалеть о каждом слове. Впрочем, это произойдет в любом случае. Потом покажется, что самое важное так и осталось несказанным. У него просто не хватит слов, чтобы описать все то, что произошло с ним и с его взводом. Все, что им довелось пережить вместе и по отдельности. Он не сможет рассказать об этом так, чтобы другие увидели.

— Все готово, — напомнил сержант.

— Я слышал, — капитан медленно опустился на стул.

Его худое, иссеченное морщинами и морщинками лицо стало еще угловатее, костлявее, и от этого глаза обрели жуткую выразительность. В них, больших и темных, застыла растерянность и отчаяние.

— Внимание, Шестой — всем, — неожиданно ожила рация. — Активность со стороны противника! Ориентир — главные ворота.

И тут же динамик затараторил десятком голосов, повторяя одно и то же: «Вижу!»

Техники переглянулись. Пришипились. Напряглись, как перед штыковой атакой. Очевидно, ими овладел загадочный героический порыв: а ну-ка, парни, с гранатой под танк, с шашками на пулеметы, грудью на амбразуру, вперед! Ура-а-а!