Иван Сербин - Сделка

— Все красное, — неизвестно зачем прошептал Алексей.

Дверь отворилась, посыльный выскользнул из нее бесплотным духом:

— Товарищ капитан, товарищ полковник ждет вас, — и откачнулся в сторону, уступая дорогу.

Алексей одернул шинель и шагнул навстречу своей судьбе.

По другую сторону мраморной лестницы, в противоположном конце темного коридора стоял молодой широкоплечий парень в офицерской шинели. Явно скучавший до этого, он насторожился, едва за Алексеем захлопнулась дверь. Повернувшись к окну, офицер поудобнее установил в левом ухе клипс микронаушника и до отказа повернул регулятор громкости на коробочке передатчика, спрятанного в кармане шинели. Теперь ему было прекрасно слышно то, что происходило в кабинете полковника Муравьева. С портативного приемника-передатчика сигнал передавался на комплекс радиоаппаратуры, установленной в багажном отделении неприметного «уазика», припаркованного чуть в стороне от штаба. Оттуда уже закодированная информация поступала в недра полевой радиостанции, расположившейся в кунге «ГАЗ-66», стоящего в тени голых деревьев примерно в двух километрах от штаба авиаполка. Здесь сигнал подвергался многократному усилению и по направленному лучу уходил на северо-запад в сторону Ростова. Достигнув цели, сигнал расшифровывался, перекоммутировался на телефонный аппарат ВЧ без диска и замыкался на эбонитовой чернокоричневой трубке. Трубку эту держал в руках невысокий коренастый человек с погонами капитана ВВС. Звали его Борис Львович Сулимо.

Кабинет у командира полка был просторный, с дубовым, огромным, не чета заместительскому, столом. Алексей сразу увидел и командира полка, и сидящего рядом с ним незнакомого седого мужчину, и стоящего у стола Поручика. Муравьев смотрел на вошедшего не мигая, сурово, как ворон, сверлил глазами насквозь. Не дослушав рапорта, махнул рукой. А у самого мешки под глазами набрякшие. Устал полковник.

— Снимай шинель, капитан, вешалка позади тебя.

Алексей развернулся по-строевому четко, пуговицы золотые расстегнул, плечами встряхнул, сбрасывая серо-коричневую суконку, свел вместе погоны капитанские и аккуратно повесил шинель на самом краю широкой деревянной вешалки с двойными алюминиевыми крючьями. И шапку сверху пристроил. Обернулся, исподволь разглядывая незнакомца. Невысокий, одетый в пятнистый камуфляж мужчина сидел, чуть откинувшись на спинку кресла, и внимательно изучал какие-то документы, сжимая их в ухоженных цепких пальцах.

Словно почувствовав на себе взгляд Семенова, человек медленно, текуче поднял голову, посмотрел на капитана из-под спутанных белесых бровей и кивнул, небрежно отложив бумаги в сторону.

— Садись, капитан, садись, — Муравьев указал на ряд стульев слева от себя. — Знакомься, подполковник Сивцов из штаба округа.

Сивцов снова кивнул, жестом удерживая Алексея от рефлекторной попытки встать. Подполковник не проявлял враждебности — хотя о сегодняшней истории ему наверняка уже доложили — и, более того, изучал Алексея открыто, не таясь.

Комполка вздохнул, словно ему предстояла тяжелая работа, потер мясистой ладонью апоплексично-багровую шею и, придвинув ближе бумаги, которые только что читал Сивцов, пробормотал:

— Тут у меня, капитан, два рапорта. И оба на тебя. Один — от подполковника Грибова, моего заместителя, второй — от присутствующего здесь майора Поручика, — Муравьев криво усмехнулся. — В обоих есть слова о поведении, порочащем честь российского офицера. О недостойном, прямо скажу, поведении. Соответственно встает вопрос о досрочном увольнении в запас. Молчишь, капитан?

Семенов незаметно закусил губу. Происходило именно то, чего он не любил больше всего: публичная порка. По какой-то неведомой ему причине большинство начальников, с которыми Алексею приходилось иметь дело, не ограничивались констатацией факта и вынесением приговора, а устраивали такие вот спектакли с полноценным препарированием жертвы.

— Молчишь, — продолжал между тем комполка. — А молчишь ты потому, что правда в этих рапортах написана. Недостойное было поведение.

— Това…

— Молчать! — короткопалая пятерня Муравьева, покрытая темными волосами, шлепнула по бумагам на столе. — Оправдываться станешь, когда тебя об этом попросят!

Как будто муху прихлопнул или таракана частновского.

При мысли о таракане Семенов неожиданно для себя улыбнулся.

— Ты посмотри, Александр Борисович, — с фальшиво-безграничным изумлением окликнул Сивцова полковник, — он еще лыбится, мать его за ногу.