Иван Сербин - Сделка

— Как скажете, Петр Иванович. — Саликов выглядел хмурым. Щукин так ничего и не понял.

— Да ладно, развеселись, Леш, — засмеялся тот. — Новый год все-таки. Праздник. Расслабься.

— С вами расслабишься, пожалуй.

— Расслабься, расслабься. — Петр Иванович поднялся из-за стола, подошел к Саликову и похлопал его по плечу. — Зажатый ты какой-то, Леш.

— Нормальный, — устало отреагировал тот.

— Ну, нормальный, значит, нормальный.

Оба двинулись к двери. Уже на пороге Щукин остановился и, посмотрев Саликову в глаза, спросил:

— А самолеты-то надежно прикрыл?

— Надежно, — ответил Саликов. — Никто концов не найдет.

— Ну и хорошо, — улыбнулся Петр Иванович. — Смотри, это на твоей совести.

— Знаю, что на моей.

— Вот и отлично. Кстати, о технике, — напомнил Щукин. — Камовские «вертушки», о которых ты говорил. «Акулы» [12] «Черная акула» — название боевого вертолета «Ка-50» конструкторского бюро Камова. Не имеет аналогов в мире, так как полностью управляется одним человеком. , три штуки. Те, что приятелю в часть, — усмехнулся. — Ушли твои «вертушки». Уже недели две как.

— Я знаю, — кивнул Саликов. — Справлялся.

— Видишь, Леша, что я ради тебя делаю, на что иду? В частях денег не хватает, а я твоему знакомцу вертолеты проплачиваю. Знаешь, каких трудов мне стоило Главного уговорить? Это тебе не какие-то там вшивые танчики-самолетики. Тут штучный товар. Ну да ладно, чего для хорошего человека не сделаешь. Запомни это, Леша.

— Уже запомнил, Петр Иванович, — серьезно ответил тот. — Только если бы не мой «знакомец», то и двух «МиГов» у нас сейчас не было бы. И потом… — Саликов усмехнулся. — За «вертушки» вы платили из государственного кармана, а денежки за самолеты положите в свой.

— Ну ладно, хватит о делах. Пойдем, — кивнул Щукин. — А то там должны Пугачеву показывать. Любишь Пугачеву-то?

Саликов пожал плечами.

— А я, знаешь ли, уважаю. Пошли еще по рюмочке пропустим. Порадуем твоего Володю своим обществом.

Максиму Леонидовичу Латко, помощнику военного прокурора округа, исполнилось сорок два за неделю до Нового года. Знаменательная дата, что и го-воригь. Для своих лет он выглядел вполне прилично: достаточно высок, крепок, по-военному осанист. Правда, за последний год что-то пошел вширь. Над брючным ремнем однажды утром вдруг обнаружился округлый, плотненький, как узбекская дынька, животик — следствие злоупотребления персональным автотранспортом. Заметив пузцо, Максим решил бегать по утрам, но через месяц с удивлением констатировал, что «трудовая мозоль» ничуть не уменьшилась и даже вроде бы, наоборот, пошла в рост. Для него это явилось откровением, кроссовки были забиты в дальний угол, а утренние пробежки канули в Лету, пустив редкие круги. К сорока волосы на затылке Максима начали редеть, а к сорока двум от них осталось только воспоминание и вполне отчетливая лысина размером с кофейное блюдце, абсолютно не гармонирующая с длинным хрящеватым носом, острыми зелеными глазами, тонкими — узкой полосой — губами и упрямо-волевым тяжелым подбородком.

О трупе солдата, найденном дорожниками на окраине Новошахтинска, Максим узнал первого января в одиннадцать часов утра. Он как раз проснулся и, совершив утренний моцион, сел за стол, чтобы поесть холодный салат «оливье», оставшийся от вчерашнего праздничного стола. В эту-то секунду и зазвонил телефон. Собственно говоря, Максим Леонидович не думал, что звонят по работе. Первым предположением было: кто-то из старых Друзей решил поздравить его с наступившим уже Новым годом.

— Максим! — закричала из комнаты жена Ира. — Максим, возьми трубку!

Максим Леонидович, которого в военной прокуратуре за глаза называли не иначе как Удав, шумно отодвинул табуретку, поднялся и зашлепал тапочками по коридору. Ближайший телефон висел на стене у входной двери.

— Ирк, это ж тебя! — крикнул он на ходу.

— Если меня, тогда и подойду, — отреагировала жена и засмеялась.

— Веревки из меня вьет, — вздохнул Максим. Он вытащил трубку из держателя и хрипло выдохнул в нее: — Ал! — отвернулся, кашлянул и добавил, на сей раз звучнее и громче: — Слушаю вас.

— Максим Леонидович? — послышался в трубке голос Хлопцева, главного военного прокурора округа, солидный такой, раскатистый баритончик, важный, насыщенный чувством собственной значимости. — С наступившим тебя.

— Спасибо, Федор Павлович. Вас так же.

Хлопцев помолчал секунду, словно раздумывая, переходить к делу сразу или все-таки чуток обождать приличия ради. Максим поморщился. Он знал такие паузы. Если предстояло сообщить какую-нибудь неприятную новость в праздник, когда люди заведомо заняты, собираются куда-нибудь уезжать или садиться за стол, а их надо вытаскивать Из дома и тащить по морозу к черту на рога — ради дела, понятно, не для баловства, — Федор Павлович Хлопцев всегда выдерживал такую вот паузу, мялся.