Барри Эйслер - Дождь для Джона Рейна

— Подарок? — с любопытством спросил я.

Она покачала головой:

— Это мамин.

Я взял бумажку и увидел, что на ней написан номер телефона. Я положил листок в карман и дал ей номер моего пейджера. Мне хотелось, чтобы она могла со мной связаться, если что-то обнаружится в клубе.

Я не пообещал: «Я позвоню». Не обнял — одежда слишком мокрая. Лишь быстро поцеловал, повернулся и ушел.

Тихо пробираясь по коридору к лестнице, я думал о том, что Наоми вряд ли рассчитывала снова меня увидеть. И допускал, что она права. Осознание этого было таким же слякотным, как и мокрая одежда.

Спустившись до первого этажа, я какое-то время смотрел на выход из дома. На секунду представил себе, как Наоми обнимала меня здесь. Казалось, это было так давно. Я чувствовал неприятную смесь благодарности и желания, приправленную чувством вины и сожаления.

И подобно внутренней вспышке, с холодной чистотой прорезавшейся сквозь туман моего изнеможения, до меня вдруг дошло то, что я не решался сформулировать раньше — даже самому себе, — когда она спросила, чего я боюсь.

Именно сейчас ко мне пришло осознание того, что все закончится плохо, и если не в это утро, то в следующее. Или в то, которое наступит после следующего.

Я вышел через задний ход, где не было камеры. На улице все еще лил дождь. Первый свет нового дня был серым и немощным. Я долго шагал в мокрых туфлях, пока не поймал такси, в котором и доехал до гостиницы.

На следующий день я связался с Тацу по пейджеру и через доску объявлений и договорился о встрече в сенто — общественных банях «Гиндза-ю». Сенто — чисто японское явление, хотя после войны, когда в новых квартирах стали появляться собственные ванны, начался их закат. Тогда сенто потеряли свою гигиеническую функцию и стали просто местом, где можно было хорошо провести время. Поэтому, как и все, где ценится не продукт, а сам процесс, сенто никогда не исчезнут. Ведь в неспешном ритуале потения и отмокания, в предвкушении глубокого расслабления при погружении в воду, которую только с большой натяжкой можно назвать горячей, во всей этой процедуре присутствуют элементы самопожертвования, праздника и медитации, непременно сопутствующие той жизни, за которую стоит держаться.

«Гиндза-ю» существуют в географическом и психологическом удалении от блеска расположенных неподалеку магазинов, прячась в тени скоростной эстакады Такарачо, и обнаруживают свое присутствие лишь выцветшей, написанной от руки вывеской. Я подождал, пока не увидел, как Тацу подъехал на машине. Он припарковался у тротуара и вышел. Когда Тацу повернул за угол и направился к боковому входу в бани, я последовал за ним.

Он увидел меня, когда я уже был рядом. Тацу как раз разулся и собирался поставить туфли в один из небольших шкафчиков у входа.

— Говори, что у тебя? — Я отступил на шаг.

Он окинул меня долгим взглядом, вздохнул и спросил:

— Как дела?

Я нагнулся, чтобы снять туфли.

— Хорошо, спасибо, что спросил. А у тебя?

— Все хорошо.

— Как жена? Дочери?

Тацу не мог не улыбнуться при упоминании о семье.

— Все хорошо. Спасибо, — кивнув, ответил он.

Я усмехнулся.

— Скажу больше, когда войдем внутрь.

Мы поставили обувь в шкафчики. В ночном магазинчике напротив я успел купить необходимые принадлежности шампунь, мыло, мочалки, полотенца — и протянул Тацу все, что ему могло понадобиться. Мы заплатили хозяину разрешенную правительством плату — четыреста иен за человека, — спустились по деревянной лестнице в раздевалку с рядами стареньких шкафов, разделись и через раздвижную стеклянную дверь вошли в собственно баню. Банное отделение было пустым — час пик наступит вечером — и почти таким же спартанским, как и раздевалка. Большое квадратное помещение с высоким потолком и белыми кафельными стенами, по которым стекают ручейки конденсата, яркими лампами дневного света и вытяжным вентилятором на одной из стен, таким жалким в своей долгой и безнадежной борьбе с паром. Единственной уступкой эстетизму и вызовом утилитарности было крупное и яркое мозаичное панно на стене над самим бассейном, изображающее Гиндзу. Мы сели и приступили к омовению.

Фокус состоял в том, чтобы из крана, расположенного рядом, наполнять неглубокий пластиковый газик, который выдается в сенто, и выливать горячую до боли воду на голову и тело. Если обливаться прохладной водой, то бассейн для отмачивания покажется непереносимо горячим.

Тацу завершил очищающий цикл с характерной быстротой и забрался в бассейн раньше меня. Мне понадобилось больше времени. Тут же показалось, что мышцы начали сворачиваться от жары, но я знал, что через мгновение они прекратят бессмысленную борьбу и сдадутся сладостному расслаблению.